Путин наследовал идеи предшественника? У позднего Ельцина не просматривалось внятного экономического или политического курса. В моду вошли президентские «загогулины»: маневры и размен фигур в борьбе за власть, на фоне которых развитие экономики выглядело побочной деятельностью. Путин никогда в дальнейшем ельцинский курс не критиковал, хотя и давал понять, что с его приходом наступила новая эпоха.
Заключение
Прочитав или хотя бы полистав эту книгу, внимательный читатель заметит, что в ней многих памятных событий не хватает. Где, к примеру, бесконечная череда заказных убийств, красной ниткой прошившая все 1990–е? Ведь многие не забыли шок, вызванный смертью Владислава Листьева или Галины Старовойтовой. Кому — то запомнились катастрофа парома «Эстония» и сбитый Украиной Ту–154. А кто — то считает знаками эпохи «Орестею» Петера Штайна или спектакли Льва Додина. А сколько блестящих людей отошли в мир иной за то десятилетие.
Но я установил сам себе несколько условий. Смерть известного человека не является поводом для рассказа о нем, чтобы не превращать книгу в пафосный мартиролог. Упоминание об одном убийстве не делает обязательным рассказ о другом, даже если жертва не менее знаменита. Если в реакции на событие не проявилось некое новое состояние общества, в чем — то отличное от привычного, оно не для этой книги. Я умолчал об убийстве Листьева, потому что ни в его причинах, ни в способе, ни в скорби по народному любимцу ничего уникального не просматривается. Но я рассказал о гибели генерала Рохлина, поскольку вооруженное выступление, которое он готовил, многое говорит о состоянии умов. В таком подходе нет несправедливости, но есть шанс увидеть подлинную картину превращения страны, не отвлекаясь на ностальгические всхлипы.
Я постарался выдержать хладнокровный тон, чтобы не опускаться до клише вроде «эпоха бандитского беспредела». В 1995 г. я начинал судебным репортером, много ездил по всей стране, в моем архиве полно историй всевозможных банд, бригадиров, маньяков, каннибалов и вампиров, которыми я мог бы до отвала нашпиговать эту книгу, не прилагая особых усилий. Но представлять Россию Арканаром несправедливо. Братва «лихих» 1990–х была не страшнее американских гангстеров «ревущих» 1920–х, а постсоветские серийные убийцы — нисколько не ужаснее советских. Чечня — это меньшее из зол, если сравнивать ее с гражданской войной в Колумбии, где правительство не контролировало треть территории страны, а истребляющих друг друга сторон было больше, чем две. А мы были ой как близки к этому варианту. И я бы не стал называть борьбу за власть и собственность в 1990–е «беспределом» — деловой мир, наоборот, стремился создать хоть какие — то правила игры. По мне, так страна пережила «баньку по — белому», избежав варианта «по — черному», который всегда возможен для трансформируемой экономики.
И это важнейший вывод, когда мы говорим о путях развития. Слишком часто приходится слышать аргумент несменяемой власти против любых перемен: вы что, мол, хотите вернуться в 1990–е? И хотя нельзя дважды войти в одну реку (сегодня условия для реформ намного лучше, чем имелись при Горбачеве), важно понимать, что в нашей истории страшны не 1990–е, а 1930–е. А изучение постсоветской эпохи — это своего рода психотерапия. К психотерапевтам ведь обращаются тысячи страдальцев, боящихся ездить в метро, ходить по мостам или летать самолетом. И задача специалиста — превратить невротический стимул в нейтральный, смыв с несчастного метро репутацию злого капкана.
Повторюсь: вернуться в 1990–е и невозможно, и ненужно. Но важно помнить, что западные институты неплохо приживались в измученной марксизмом — ленинизмом стране. Россияне оказались вполне инициативными и отлично обходились без повсеместного вмешательства государства в свои дела. Никто не мучился вопросом — «Если не Ельцин, то кто?» Как река никогда не кончается, так и страна бесперебойно поставляла медийных персон, идеи которых были интересны населению без всякого «президентского фильтра». Доступ на телеэкраны не был перекрыт проскрипциями из Кремля. Как бы ни любил россиянин пожаловаться на трудную жизнь и бездушную власть, с 1992 г. до конца века большинство из нас чувствовали, что страна оттолкнулась от дна и новая жизнь, в которой столько плюсов перед старой, постепенно налаживается. Конечно, дефолт заставил в этом усомниться, но уже в 1999 г. экономика перешла к росту, который имел все шансы стать долгосрочным.