– Тьфу, опять этот гадкий таракан, – воскликнул Споуд.
Мистер Тиллотсон наклонился и стал шарить взглядом по полу.
– Вот он! – сказал он наконец и топнул ногой по крошечному угольку, который, хрустнув, обратился под его подошвой в пыль. – Нет, обязательно заведу себе ежа.
Пора было ехать. Вокруг огромной машины лорда Баджери собралась толпа мальчишек и девчонок. Шофер, явно полагавший, что подобное любопытство есть надругательство над такими понятиями, как честь и достоинство, сидел, как статуя, окаменело уставясь в вечность. Когда Споуд и мистер Тиллотсон вышли на улицу, их приветствовал вопль, в котором насмешка и уважение слились воедино. Когда же они садились в машину, их провожали молчаливо-почтительные взгляды.
– В кафе «Бомба», – распорядился Споуд.
«Роллс-ройс» издал что-то очень похожее на вздох и тронулся с места. Дети снова завопили и ринулись вдогонку, размахивая руками от возбуждения. И тогда мистер Тиллотсон непередаваемо изящным движением подался вперед и бросил в толпу сорванцов свои последние три медяка.
Огромный зал кафе «Бомба» постепенно наполнялся гостями. Длинные зеркала в позолоченных рамах отражали ту причудливую смесь, что являли собой участники банкета. Академики средних лет подозрительно косились на молодых людей, в которых они видели (и совершенно справедливо) бунтарей, устроителей выставок постимпрессионистов. Враждующие критики, столкнувшись вдруг лицом к лицу, кипели от еле сдерживаемой злости. Миссис Нобс, миссис Крокодилер и миссис Мандрагор, неутомимые охотницы за крупной дичью мира искусств, были вне себя от гнева: слишком уж неожиданно оказались они вместе в том обширном заповеднике, где каждая надеялась всласть поохотиться в одиночку. Среди этого скопища не выносящих друг друга тщеславцев прохаживался лорд Баджери с мягким и учтивым выражением лица. Глядя на него, как-то не верилось, что он хотя бы смутно догадывается о том, какие интриги и страсти кипят вокруг. Он был на седьмом небе от счастья. За неподвижновосковыми чертами его лица-маски – нос как у представителей Ганноверской династии, тусклые поросячьи глазки, бледные полные губы – скрывался маленький и озорной бесенок, который прямо-таки покатывался от хохота.
– Как мило, что вы решили посетить нас, миссис Мандрагор, – говорил он, – и тем самым воздали честь великому прошлому нашего искусства. Я душевно рад, что вы привели с собой очаровательную миссис Крокодилер. А это неужели наша дорогая миссис Нобс? Ну да, конечно же, она! Как это я ее раньше не заметил? Какая прелесть. Я всегда считал вас истинными ценительницами искусства.
И он умчался – было грех упустить восхитительную возможность представить знаменитого скульптора сэра Герберта Херна молодому, но уже достаточно влиятельному критику, который в одной из своих рецензий назвал сэра Герберта каменщиком-монументалистом.
Вскоре в дверях раззолоченного зала появился метрдотель. «Мистер Тиллотсон!» – громко и торжественно возвестил он. Поддерживаемый сзади юным Споудом, мистер Тиллотсон медленными и неуверенными шагами вошел в зал. От яркого света он часто и болезненно моргал, веки над его подернутыми пеленой глазами казались крыльями плененного мотылька. Войдя в зал, он остановился и как-то подтянулся, постаравшись придать себе облик спокойного достоинства. К нему подбежал лорд Баджери и стал трясти ему руку.
– Добро пожаловать, мистер Тиллотсон, добро пожаловать от имени всего английского искусства.
Мистер Тиллотсон молча наклонил голову. Он был так взволнован, что ничего не мог сказать.
– Позвольте мне представить вас некоторым из ваших младших коллег, собравшихся здесь в вашу честь.
Затем лорд Баджери представил всех находившихся в зале старому художнику, который отвешивал поклоны, обменивался рукопожатиями, издавал какие-то странные, похожие на кашель звуки, но по-прежнему не мог ничего сказать. Зато немало любезностей наговорили миссис Нобс, миссис Крокодилер и миссис Мандрагор.
Подали угощение, все стали рассаживаться по местам. Во главе стола сидел лорд Баджери, по правую руку от которого был мистер Тиллотсон, а по левую – сэр Герберт Херн. Прекрасная кухня и замечательные вина, которыми по праву славилось кафе «Бомба», сделали свое дело: мистер Тиллотсон ел и пил от души, как человек, много лет проживший в каморке с тараканами на одной картошке и капусте. После второго бокала он вдруг заговорил, бурно и внезапно, словно прорвало плотину.
– В Малой Азии, – начал он свой монолог, – на званых обедах принято икать в знак сытости и благодарности хозяевам. Eructavit cor meum [40], как сказал Псалмопевец, который ведь тоже был с Востока.