– Ну ты еще шмальни меня спросонок, вот она, девки скажут, настоящая любовь!
Саша разом сел на кровати:
– Сколько я проспал?
– Десять часов, как одну копеечку. Мужик сказал – мужик сделал.
Одиннадцатый час теперь. Вечера.
– Вечера?
– Ну так. Правда, сама виновата – тебя совсем замаяла… – Нелли подошла, сбросила с него рывком одеяло, округлила глаза. – Ух ты, он у тебя прямо как часовой! Солдат спит – а он службу несет… Чудеса!
– Это у меня нервное.
– Ты бы поделился, где так изнервничался… А то девки жалуются: попадется жлобяра, и здоровенный вроде, и нестарый, а она ему и то, и это – а все никак… И все, как один, твердят: нервное. Им только намекни – они за твоей нервотрепкой в очередь станут да еще в баксы упакуют, что кочан!
– Чего не разбудила?
– А зачем? Вижу – мужик умаялся, разнежился, так пусть спит. И еще – во сне ты кричал.
– Что кричал?
– Не разберешь… Нырял все куда-то… И другим нырять велел. Прямо – котик морской, да и только. И матом крыл кого-то…
– Ладно. В городе была?
– Не-а. На Луне.
– Что болтают?
– Всякое. А вот для тебя есть новости, нырок.
– Для меня? …
– Мужика нашли. Без сознания. В гидрокостюме.
– Где?
– Километрах в полутора от сгоревшего особнячка. Сразу внизу – обломки вертолета – тот просто на части развалился. Чем-то сильно его шарахнуло. Ну а чуть дальше – обломки мужичка. Уж как он из этого вертолета вымахнул – непонятно, а только ему повезло: в пихту влетел. Правда, ни одной кости целой, так говорят.
– Но живой?
– Пока живой.
– И где он сейчас?
– В райбольнице. В реанимации.
– А у тебя сведения откуда?
– От верблюда.
– Тоже, как и конь, с погонами?
– Ага. Только у этого просветов нет.
– Прапорщик, что ли?
– Пфи-и…
– Тогда генерал.
– Догадливый ты. Прямо «брейн-ринг» какой-то, а не мужчинка.
– Ты всегда была дама с размахом…
– Не наговаривай на честную девушку. Его одна из молодежи утешает. На постоянку. А я у них – вроде как друг семьи.
– Слушай, а он, как другу семьи, тебе не поведал – охрана там стоит, у реанимации той?
– Ага. Сержантик-первогодок. Из срочников.
– Блин! Так его что, на живца там поставили?!
– Ментика?
– Корта!
– Корт? Это водолаз, что с неба упал? Хм… Вот не знала, что вы, рыбы, еще и птицы!..
– Мы еще и звери! Оч-чень клыкастые! – Саша заметался глазами по комнате.
– Бойко… Не лез бы ты туда… Говорю же – дело тухляк. И этого парня, единственного, чудом выжившего, там как на полигоне положили: приходи и добивай. А ментику тому наверняка и «пушку» не выдавали: абы не пальнул сдуру или со страху, а то – вообще в коридоре посадили, проформу соблюсти… Говорю тебе – воняет от всего этого, как от падали! И если все – и УВД, и ФСБ решили схоронить дело тишком вместе с этим твоим Кортом, они его схоронят, будь спок!
Бойко, как любимого мужчину тебя прошу, не лезь в это дерьмо!
– Да я по самые яйца в нем! Поняла?!
– И незачем так орать.
– Где одежда?!
– А вы, молодой человек, сегодня ко мне без костюма пожаловали, – вроде обиженно поджала губки Нелли. – И без букета роз.
– М-да… Слушай, у тебя вообще нечего надеть?
– Отчего же? Могу девушкой нарядить. Будешь просто пре-ми-и-иленькая…
– Нелька!
– Вот так всегда. Я же умная. – Она вышла, вернулась с костюмом, ботинками, пуловером. – Даже и не думай! Не с чужого плеча. Девушка, пока ты дрыхнул, успела на базар смотаться! Пиджачок – чистый твид, ненашенская работа… Нет, ты скажи, кто тебя еще так любил, а? Я ведь по зенкам твоим бесстыжим и злющим поняла: тебе бы отоспаться, а дольше ты не усидишь… А знаешь, они у тебя зеленые, как море…
– Что?
– Глаза. Зеленые. Как там во дни юности пелось? «У беды глаза зеленые…»
Потому что ты кот. Подлючий и гулявый. Хоть и морской. Я ж, как дура, отдалась ему на учительском столе четырнадцати лет от роду, с девством рассталась, можно сказать, в антисанитарной обстановке, после урока химии, среди бела дня… А он, подлый? Шваброчку с двери снял, ручкой аревуар сделал… Нет, чтобы о романтичном поговорить… А потом, как школу окончил? Поматросил-поматросил и бросил.
Саша быстро оделся. Проверил оружие. Неожиданно поднял глаза.
– Слушай, ты чего сорвалась? Ты вспомни, в школе хоть один хлопчик потом остался, с которым бы ты «нет»? А этот пузатый партийный боров?
– Вот то-то и оно, Сашенька, что все это было потом.
– Угу. Мальчик – в армию, девочка – под кустик.
– Что ж уж поделать? А чистое девичье любопытство? А естество, тобою, злыднем, до поры побуженное? А ты? Не смог простить девушке безвинных шалостей и глупого легкомыслия… Э-эх! Вот и живешь теперь бобылем! Это – за грехи!