- Так вы к тому же католик? - смекнул Флин, а Даниил засмеялся, поясняя:
- Братец галопом скачет по всем верам! Два года назад был мусульманин, осенью крещен в православие, а теперь уже месяц как католик.
- Ничего, - вздохнул Флин. - Вам придется притираться с Рагозиным друг к другу. Вы освоите кое-что из банковского дела, а он приобщиться к вере христовой.
Вопрос об оплате труда за три первых месяца работы двойником решился с поразительной легкостью. Флин принялся было называть суммы аккордных услуг, размер премии и страховки, что поэта не интересовало. Он был выше бытовых тленных ценностей мира. Но когда понял суть дела, оживился и объявил решительно.
- Сделаем так, пигмеи. Вы оплачиваете издание сборника моих стихов в объеме десяти тысяч тиража. В твердом переплете с фотографией автора и иллюстрациями. Ничто иное меня не устроит.
- Минутку. - приостановил его Флин, позвонил по "трубе" Вороновой и осведомился, сколько стоит подобное издание за свой счет. Воронова попросила перезвонить через три минута, а затем назвала такую сумму, что Флин тут же сказал поэту.
- Ваш сборник будет издан через месяц.
Флин предполагал, что поэт, работая двойником, получит, как минимум, вдвое больше, чем за издание своих трудов.
- Через месяц?! - не скрыл радости Ленский. - Нет. Не будем торопиться. Мне надо отшлифовать ряд произведений.
- А они вообще-то существуют? Стихи? - спросил Флин, но в ответ получил лишь высокомерную усмешку.
Чувствуя себя несколько пристыженным, Флин добавил.
- Ну, а кормежке и прочее вещевое довольствие, понятное дело, за счет фирмы.
К этим соблазнам Ленский остался решительно равнодушен.
Не давая поэту передохнуть, Флин прихватил пишущую машинку, усадил его в свою машину, Даниила подвез к метро, а сам через час ввел дойника на подворье дома, где поэт и был встречен не признавшим его за Валентина Маугли - лаял и кидался, как на незнакомца.
Зато Алла крикнула из окна мансарды.
- Валя! Ты что загримировался под какого-то героя своего фильма?! Будешь там играть?! Ну и видик у тебя! Бомж!
Но когда выскочила на крыльцо, то тут же обнаружила свою ошибку и воскликнула.
- Флин, это кто?! Брат Вали?
- Брат. - самодовольно подтвердил Флин. - Выписали специально из Парижа.
Поэта представили Маугли после чего отвели в положенную ему комнату на первом этаже - светлую и уютную. Флин тут же водрузили на стол его пишущею машинку, но работать поэт не захотел и сказал, что проветриться на лугах и полях, омоет ноги в родниковой воде, если таковую найдет.
- Я лет пять никуда не выезжал из асфальта и бетона Москвы! - заявил он с непонятным хвастовством.
- Водку пьешь? - грубо спросил Флин.
- Какой поэт не без греха и порока?
- Тогда возвращайся к ужину, не позже восьми часов. - сказал Флин, тут же убедился, что у Ленского никаких часов нет и надел ему на руку свои - на золотом браслете.
- Можно я возьму с собой на прогулку собаку? - спросил Ленский.
- Обязательно. Когда вы наверняка заблудитесь в ближайших трех соснах, Маугли выведет вас к дому.
- Я люблю зверей и детей. - не понятно к чему заметил поэт.
Но заявление его оказалось правдой - Маугли сразу и легко признал поэта, что случалось с подозрительным ко всему псом крайне редко.
Ленский ушел "на природу", а Алла спросила тревожно.
- Флин, положение действительно так серьезно, что вы нашли Валентину двойника? Ведь он будет работать под Валентина?
- Да. - просто ответил Флин. - Положение серьезное.
глава 6. Хромой Хряк и его бригада Чухонца пытали неторопливо и с тонким знанием этого не такого уж простого дела. Много часов подряд ему не давали терять сознания, хотя от непереносимой боли он орал так, что уже через двадцать минут сорвал голосовые связки и теперь лишь сипел.
Палач предпочитал современную, даже модную технологию истязаний. Чухонцу вставляли в задний проход горячий паяльник, накачивали через воронку ледяной водой, так что его живот едва ли не лопался, а затем уложили на голую сетку железной кровати и подсоединили к генеталиям оголенные электропровода.
Поданного на яйца напряжения в двести двадцать вольт вполне хватало, чтоб Чухонец подпрыгивал на кровати и изображал танец святого Витта в горизонтальном положении. Он уже посинел от боли, а на все вопросы продолжал отвечать одно и тоже.
- Не знаю ничего! Да не могу я знать, где капиталы папаши!
- А где его счета в банках, дома, виллы и конюшни? - неторопливо спрашивали Чухонца.
- Почем я знаю? Я при нем "гориллой" служил! В свои дела меня папаша не вводил!
- А что ты у него украл, когда ты Старого убил?
- Не убивал я его! Зачем резать курочку, которая золотые яйца мне несла?!
Боль обрушивалась на Чухонца нестерпимая, а он всё же не сдал палачам ни украденного "форда", ни тех ценностей, что стащил из кабинета и гостиной Старого. Ничего не сдал, потому что верил твердо - уступит в малом, палачи будут добиваться большего. И скорее всего его в любых вариантах ждала смерть, так что обогащать своих мучителей было бы глупо.
К тому же, он действительно понятия не имел, где прятал свои капиталы папаша и по каким точкам земного шара было разбросано его имущество. Все знали только про виллу под Парижем, но о ней и палачи знали.
- Не ври, Чухонец. Что-нибудь украсть у старого мерзавца ты был просто обязан! Ну, что спер?
- Не успел! Хотел, но не успел! Пожар начался, сами знаете.!
Короткий дар электротоком подкинул Чухонца на кровати, а в мозг словно иглы вонзились.
- А кто хату поджег?
Боль застлала сознание Чухонца и он выкрикнул, теряя рассудок.
- Да ты сволочь хромая, Хряк поганый и поджег! Ты, гад и папашу убил! Ты или Тарас! И когда вы только поубиваете друг друга!
Мужчина столь оскорбительно названный Хромым Хряком и был похож на хряка. И - хромал на правую ногу. Хромой Хряк - эту кличку он носил двадцать два года из своих сорока. Нос у него был приплюснут, глазки прятались за тяжелыми веками, загривок - словно подушка, приклеенная к шее. Вылитый хряк. Хромой Хряк. Иногда его уважительно называли Хе-Хе, а ещё чаще, (но за глаза) - на три буквы опять же через "Х". Но это звучало крайне неблагозвучно и в нормальных человеческих кругах - неприлично.