— Я знаю, как ты мыслишь. К сожалению, это очень похоже на мое собственное мышление, когда я бываю настроена хладнокровно и расчетливо.
— Как сейчас, например, — отметил Палмер. — Меня начинает замораживать твое прикосновение.
— Так что ты будешь умником и ответишь Маку «да», — сказала она.
— Ты оказываешь давление.
— Признаю это.
— Почему?
— Поскольку я думаю, что знаю, какой вариант лучший.
— Для кого?
Музыка прекратилась. Они стояли неподвижно посреди танцевальной площадки. Оркестр снова заиграл. На этот раз медленный фокстрот, и Палмер с ужасом узнал ту же мелодию Гершвина, под которую они с Вирджинией уже однажды танцевали.
— Ты помнишь?
— Ах, замолчи, — сказала она, прижимаясь к нему в танце. — Вудс, — наконец заговорила она; ее дыхание щекотало ему ухо. — Что плохого, если ты заменишь Бэркхардта? Разве ты не обладаешь для этого самой превосходной квалификацией? Разве это не шанс сделать то, что ты хотел, для ЮБТК? Разве ты все время не был за заем?
— «Будь смелым со мной и не бойся», — процитировал Палмер, он немного покачнулся и понял, что не так уж крепко держится на ногах.
— Вудс!
— «Ведь я не дитя, мой любимый. Будь же страстным со мной…» — Он как-то странно рассмеялся. Комната заходила ходуном. — Я могу себе представить такую картину. Слабый лысеющий Вудс Палмер-младший во главе жирного разбухающего ЮБТК, пригретый своим Отделом рекламы, связанный с ним пуповиной недозволенного греха и потому покорный и уступчивый.
А за Палмером во всем самодовольном великолепии возвышается фигура Мака Бернса, или Лумиса, или еще кого-нибудь, такого же типа, сложенного из разных частей — частью интригана, частью устроителя, частью сводника.
Она остановилась. Он замолчал.
— Продолжай, — сказала она безжизненным голосом.
— Ничего личного, лапа-детка, — добавил он, улыбаясь и имитируя отвратительное дружелюбие Бернса. — Или есть личное?
Вирджиния повернулась и ушла с площадки.
Глава пятьдесят седьмая
Палмер обнаружил, что идет на восток по Пятьдесят девятой улице. Он не имел ясного представления о том, как туда попал. Хотя было уже начало апреля, ночной ветер пронизывал насквозь. С каким-то ледяным неистовством он продувал даже сквозь пальто Палмера, в сущности больше похожее на плащ. Перейдя Мэдисонавеню, Палмер остановился у витрины магазина игрушек. Он рассматривал по очереди маленькую модель ружья фирмы «Стен», игрушечную зенитную пушку фирмы «Бофорс», пулемет Томпсона, полуавтоматическую винтовку «М-1», последнюю модель Люгера, пистолет-автомат Шмейссера, «стреляющую масленку», как его называли парашютисты, легкий автомат с магазином, скрытым в ложе.
Кучности никакой, вспомнил Палмер. Лбом и носом он почувствовал жесткость витринного стекла. Он уставился на стреляющую масленку. Кучность почти равна нулю, но какая огневая мощь! С одной бы из этих штучек да на правление — будь там его отец, или Лумис, или Бэркхардт, или любой другой тошнотворный старый ублюдок, считающий себя хозяином этого правления. Огневая мощь говорит громче.
Палмер смутно сознавал, что чувства и мысли его текут в каком-то странном направлении. Он постарался выпрямиться, освободившись от прохладной поддержки стеклянной витрины. Над выставкой он заметил надпись: «Точные копии оружия времен второй мировой войны». Третья мировая война, подумал он, будет вестись роковыми лучами лазеров, или ультразвуком, или антигравитационными магнитами Гейнца Гаусса. Зачем взрывать противника водородными бомбами? Смести их с огромной силой с лица земли при помощи каких-нибудь гауссовских «Анти-Джи». Он споткнулся, выпрямился и быстро зашагал в восточном направлении, навстречу ветру.
Конечно, размышлял он, переходя Парк-авеню, Вирджиния была абсолютно права. У него не только не было выбора, но единственная, открытая для него возможность была в то же время вполне приемлемой для него. Но почему Вирджиния должна быть непременно права? Почему, спросил он себя, она не может быть отчаянно неправой?
«Пошли его к черту, Вудс». Палмер представил себе, как Вирджиния произносит эти слова. «Скажи ему, что ты не тряпка и не подставное лицо, не игрушка в чужих руках. Пусть он делает, что хочет, Вудс. Что бы ни случилось, у меня есть ты, а у тебя есть я. В любом другом случае…»
Отныне я объявляю вас тюфяком и бабой.
Он постоял на углу Лексингтон-авеню и постарался сориентироваться. «Блумингдейл» был темен, за исключением весело светящихся витрин. Он направился было к ним, к этому оазису дружелюбия, и не успел дойти до первой, как свет во всех витринах выключился на ночь. Вот тебе к номер!
Палмер снова повернулся и пошел к Третьей авеню. Его цель была на востоке: это он точно помнил. Там была оставшаяся на этот вечер работа. Квартира Бернса: обязательное представление. Но как много все-таки знает Эдис?
— …обчищен в Вегасе, поставив прямо на красные. Может, я не заметил…
— …жалкий щенок, вонючий балбес с пятьюдесятью собранными голосами…
Обрывки фраз будто эхом отдавались в его голове. Он добрался до Третьей авеню и снова двинулся в восточном направлении. Холодный ветер донес слабый запах речной воды, лишь недавно сбросившей зимний лед.
— …вовсю развлекаясь с этой… в своем кабинете, в то время как его жена…
— …прими свою отставку в интересах…
Палмер заморгал и остановился как вкопанный. Голоса были вполне реальны, хотя он знал, что это галлюцинация. В самом деле, он не мог слышать их, догадался он, потому что это были не слова, но удивительно яркие картины его душевного состояния. Палмер глубоко вдохнул в себя ветер, так что легким стало больно. Потом продолжил свой путь на восток.