Тарас. Простите. Позвольте, я скажу. Профессор мой должен был сегодня читать лекцию о предстоящем затмении.
Таня. Вы понимаете? Затмение!
Тарас. Профессор заболел, и сегодня придется читать мне. Вот и все.
Таня. Как все? Сегодня театр будет полон народу, а он хотел идти в этих разорванных штанах… Ну, я вмешалась. Подобрала у вас этот костюм, черный. Нужны небольшие переделки, а ваши мастера не хотят их сегодня сделать.
Тарас. Вы простите…
Тайга. Все будет сделано. (Пишет записку и отдает ее Тане.) Передайте, пожалуйста, мастеру.
Тарас. Благодарю.
Таня. Приходите сегодня на доклад. Будет очень интересно.
Идут.
Всего доброго! (Тарасу.) На планеты смо́трите, а людей стесняетесь! Там тоже люди живут…
Ушли.
Тайга. Ты помнишь Тамару Ивановну, мою приятельницу, молодую, веселую женщину? Помнишь?..
Роман. Это та, которая неизвестно почему покончила с собой?..
Тайга. Она… Так слушай же. Второго декабря она пришла ко мне поздно вечером. Ты, как всегда, был на работе. Пришла, заговорила о каких-то мелочах, а потом стала смеяться. Сначала тихо, затем все громче, громче, пока не брызнули слезы… и стихла. Помню, она обняла меня. Я и сейчас слышу ее слова… Простые слова: «Марина, одиночество разъело меня». — «А муж?» — спросила я. «Муж… Его дела за три года возвели между нами стену… такую высокую, что он меня давно не видит… Один инженер, с которым я работаю, стал провожать меня домой… Все Блока читал… Так нежно подошел, что я и сейчас не могу понять, как впервые — будто во сне — пошла к нему… Месяц длился чудесный сон… А вчера он разбудил меня: когда я сказала, что оставляю мужа и ухожу к нему навсегда, с его лица пропала нежность, и вместо красивых слов я услыхала невнятный лепет… Марина, передо мной стояло ужасное ничтожество. Я закричала, как безумная… Побежала домой, влетела в комнату… Мужа не было. В ту минуту я хотела все рассказать ему, но не смогла… Его не было». (Пауза.) Это было второго декабря. А четвертого ее похоронили.
Роман. Четвертого ты оставила меня.
Тайга. Четвертого я вернулась с похорон поздно вечером, перечитала свои записки и через час, первым поездом, уехала… Последний год я вела дневник. Слушай, как проходили наши дни. Январь. Пятое число. Двенадцать ночи. «Сегодня опять устал — столько работы. Чаю не хочу. Иду спать». Все. Шестое число. Утро. «У тебя плохой вид. Обратись к доктору. Ну, я тороплюсь…» Все. Седьмое число. Вечер. Одиннадцать часов. «Провел сегодня большое дело и очень устал». Восьмое число. Утро. «Собери чемодан. Сейчас уезжаю в командировку». Пятнадцатое число. Два часа дня. Телефон: «Я приехал. С вокзала еду прямо в учреждение. Буду очень поздно». И все. Февраль. Первое число. Десять часов вечера. Телефон: «Не жди. Ложись спать: у меня заседание». Второе число. Утро. «Ты побледнела. Обратись к врачу. Ну, я спешу». И все. Четвертое число. Утро. «Собери чемодан. Еду надолго в командировку». Двадцать пятое февраля. Телефон: «Я на вокзале. Еду прямо в учреждение. Буду поздно. Не жди». И все. А вот март. Двадцатое число. Ночь. «В конце квартала всегда неприятности. Чаю не хочу. Иду спать». Пятое мая. В театре. «Хорошо играют актеры. Хорошо!.. Досматривай дальше пьесу одна, я пойду звонить в Москву — неотложное дело». Все. Шестое, девятое, пятнадцатое, двадцатое. «Я так устал». Пятое июня. «Ты в слезах?.. Почему не пойдешь к врачу? Успокой Чайку, мне надо готовить доклад». И все! Третье июля. «Мне не до концертов. Иди одна. Хочешь, я попрошу Семена Михайловича, чтобы он пошел с тобой». И все. Четвертое, седьмое, десятое, двадцатое, двадцать пятое… И так день за днем. И это любовь, жизнь?! В худых шинелишках, в драных сапогах шли мы, гордые друг другом… Как же ты мог любовь свою, друга, товарища превратить в… в удобную жену — и только! Как мог ты так себя обокрасть? Мне жаль тебя, Роман… Себя ты оскорбил больше, чем меня…
Роман. Кто же повинен в том, что у меня не хватало времени для тебя?! В том…
Тайга(перебивает). Не в этом дело… Нет!.. Пять минут в день, в неделю, в месяц — пять минут, но достойных нас… У нас они были, но ты уничтожил их… Я ждала, ждала — и пошла их искать.
Роман. Пять минут?! А ты вспомни, как я работал… Я падал от усталости… а ты вела дневник, ты хотела, чтобы я бросил работу и ровно в четыре, как чиновник, бежал домой: жена ждет! Ты обвиняешь меня?.. Нет, я обвиняю тебя! Дневник твой вела не моя жена, не мой товарищ, не мать, а самка, — самка победила тогда в тебе человека, и жаль, что я этого не увидел, я бы сам попросил тебя…