— Я не хечу стать очередной жертвой, — мотивировала свое решение Клара Кальви.
Не только она, но и судебные органы Италии склонялись к мысли, что Роберто Кальви стал жертвой злодейского преступления. Об этом в первую очередь свидетельствовала элементарная логика. Если бы президент «Банко Амброзиано» хотел покончить с собой, зачем ему надо было отправляться в столь длинный и крайне опасный путь?
Какой факт ни возьми, подозрение в убийстве представляется более убедительным, чем версия о самоубийстве.
Мост Блекфрайерс расположен в непосредственной близости от квартала лондонских банков, но в 7 километрах от отеля «Челси», где укрывался Кальви.
Место гибели привлекло к себе внимание не только в силу этого факта. Блекфрайерс в переводе означает «черные монахи». Оба слова дают прозрачный намек на масонов. Черный — это цвет одежды членов ложи «П-2», а «фрайерами» масоны называют друг друга в своем кругу. О тяготеющих к ритуальной символике «вольных каменщиках» напоминали и обломки кирпичей в карманах серого костюма Кальви, и миниатюрный циркуль, который масоны подкладывают приговоренному к смерти.
Но сами масоны «грязной работой» обычно не занимаются. Для этого к их услугам всегда имеются профессиональные убийцы. Это, как показывает практика, могут быть и неофашисты, и мафиози. В Италии многие резонно считают, что и Кальви стал жертвой мафии.
Было время, когда это пресловутое «онорато сочьета» — «общество чести», как называют мафию ее члены, непременно оставляло на жертве свою визитную карточку. Вырванные и вложенные в кулак глаза означали, что убитый был хорошим стрелком, но убил человека, связанного с мафией. Колючка кактуса опунции, положенная на место бумажника убитого, означала, что мафия покарала одного из своих, который присвоил общественные деньги или доверенные ему вещи. Убитый с кляпом во рту служил предостережением болтливым.
Однако в послевоенные годы, после того как сицилийскую мафию «обогатили» своим опытом вернувшиеся из США заправилы «Коза ностры» и убивать стали порой по два-три человека в день, романтическую символику отбросили прочь. Да и в расправах над неугодными традиционную лупару, обрез охотничьего ружья, заряженный крупной картечью, заменили мощные взрывные устройства с часовым механизмом и новейшие пистолеты-пулеметы.
Так что если в былые времена отсутствие символики мафии на трупе Кальви могло служить основанием для суждения о ее непричастности к гибели банкира, ныне ни один серьезный следователь так считать не будет. А символика, которая просматривается в связи со смертью президента «Банко Амброзиано» и напоминает о масонах, отнюдь не снимает вопрос о причастности «онорато сочьета».
Если же взять за основу версию о самоубийстве, то за Кальви, который отнюдь не был спортсменом — он не мог осилить даже упражнения утренней гимнастики, — следует признать незаурядные способности акробата: без них просто невозможно подвесить себя к вычурной опоре моста, построенного в стиле барокко. Лондонские следственные органы не стали вдаваться во все двусмысленные детали. Дело о смерти Кальви с поспешностью, отнюдь не лучшим образом характеризующей Скотланд-Ярд, было передано в суд Коронера. Это специфическое судебное учреждение существует только для одной цели: в случае подозрительной смерти оно определяет ее причину, и, если смерть окажется насильственной, дело передается другим инстанциям.
Главным действующим лицом в суде Коронера был патологоанатом профессор Кейт Симпсон. Он заключил, что смерть Кальви наступила вследствие удушья.
— Я, — сказал профессор, — не обнаружил следов, свидетельствующих, что сэр Кальви был повешен другим лицом.
Суд, игнорируя детали, незамедлительно согласился с мнением Симпсона. Вердикт гласил: «Самоубийство».
Однако концы с концами настолько не сходились, что через год лондонским стражам закона по настоянию Клары Кальви пришлось вернуться к делу о смерти банкира.
Вдова банкира сразу же после получения трагической вести назвала убийцей мужа его компаньона Флавио Карбони, который сопровождал его в бегстве. Путаные показания еще одного человека, проделавшего вместе с Кальви путь от Рима до Лондона, — телохранителя банкира Сильвано Виттора усилили эти подозрения. Во время первого разбирательства дела о смерти Кальви Виттор утверждал, будто накануне гибели банкир разговаривал с Миланом и получил сообщение о решении правления «Банко Амброзиано» сместить его с поста председателя.
— Эта весть, — живописал Виттор, — повергла Кальви в состояние депрессии. Он лег в постель и сказал, что никуда не пойдет, хотя не ел целый день. Мне надо было уходить, и я покинул его. Больше я Кальви не видел.