комплексами. Ты же на самом деле их боишься! Да— да, может, ты
и умный, и смелый, но это где— то там, а здесь — не можешь стоять
с ними наравне… Поэтому от меня и отказался… Влюбился он! В
кого? — простолюдинку эту? Не смеши! Бежишь? Так хоть сейчас
остановись, стань человеком. Пойди туда — куда просят, где денег
дадут, — нормальных денег! Иначе вскоре и от нее сбежишь…
— Возможно, ты права…
— Послать сумел? — так признай же и это! Угомонись, кому
это нужно? — не бывает по-другому. И с тобой тоже будет так. И
ты сам прекрасно знаешь это, но тебе охота в конце сказать: вот
видите — мне было плохо, а я не просил… Для кого представление, смысл в чем? Ты мне противен, я пошла.
Лежал и смотрел в потолок. Шел дождь, он был еще летний, но
нес в себе осеннюю тоску… Под его музыку я уснул.
Меня разбудил, пронзительный стук в дверь. Посмотрел — на
часах двенадцать ночи, в такое время только по душу приходят.
Кого еще принесло? Я открыл дверь, готовый получить по носу,
обстановка соответствовала. Мне в объятья упала Ира. Она была
вся мокрая, тяжело всхлипывая, хваталась за мои руки, целовала
лицо и рыдала горячими слезами.
— Не соглашайся, не соглашайся! Он… — само зло! — кричала
она. — Это все он меня подговорил! — Задыхаясь во внутренних
конвульсиях, Ира бешено хватала воздух.
— Ира что с тобой? Успокойся, все нормально. У тебя горячка,
— я подхватил ее на руки и понес в комнату. Дал одеяло и чай. Она
дрожала, маленькое обессиленное создание, стремилось меня за-
щитить, уберечь, несмотря на боль и обиду… Я сел возле нее, Ира
молча мотала головой. Мы просто сидели обнявшись… Вскоре она
понемногу начала засыпать, шепча, заклиная: «не соглашайся, не
соглашайся…» Всю ночь в ней была борьба, она часто вскрикивала
и плакала. Поутру утихло все…
Восходило солнце — с ним возрождался павший человек. Орга-
низм, в котором умерло духовное основание. Физическая оболоч-
ка просила пищи, ей хотелось жить, жить хорошо. Она испугалась
за себя… Подняв на меня глаза, Ира тихо прошептала:
174
Банковская тайна: игра в людей
— Матвей, я вчера такого нагородила… извини. Была не в себе
от новостей. Тебе и в правду это нужно.
— Значит — нужно, — я посмотрел в окно и улыбнулся рассвету.
* * *
Мы нежились с ней в объятиях на небольшой кровати. Шел-
ковая простыня скрывала наши полуголые тела; местами, тихо
потрескивали затухающие свечи, уютная комнатка таяла в их по-
лумраке, в голове раздавалось мерное тиканье настенных часов…
Оно напоминало нам, что все на свете имеет определенный вре-
менной характер. Живем по перемене нравов.
Спешили тревожные ласки: в поцелуях украдкой, дрожь рес-
ниц не в силах сдержать. Так хотелось поскорее открыть, узнать
того, кто перед ними. Торопливо поднимались веки — замирал
взгляд, с увиденным образом приходила радость, — радость на-
шей любви. Одаренные, уже не отпускали друг друга, каждый о
чем то мечтал…
Свет из других домов, силясь попасть к нам, слабо мерцал в
запотевшей витрине окна. Я встал и подошел к окну. Проводя по
нему рукою, рисовал странные узоры, стирая, превращал их в
капли.
— Ты грустный… я не понимаю почему? — Агнешка облокоти-
лась и обеспокоенно посмотрела на меня.
— Да… есть немного. А ты знаешь, что можно жить другой жиз-
нью? — и быть более там, чем здесь. Будучи маленьким я попал в
больницу: серое унылое здание, с длинными мрачными коридора-
ми и палатами, — где железных кроватей и холодных стен в разы
больше чем тепла от людей… Все вокруг тебя бесцветно… не серое, а именно бесцветное… Я был один. Лечение занимало немного
времени, остальное — ты должен лежать, давая покой своему телу, а мысли возникали одна за другой, куда их девать — никто не ска-
зал…
Возникало нечеловечески сильное желание покинуть все это
против и вопреки непослушному телу. Я лежал возле стены, на
ней были фотообои: поле золотое, в колосьях гулял ветер, с его
175
Нахим Угоден
приближением, трепыхаясь, перемешивалась зеленая трава.
Вдоль нивы шла пыльная тропинка, вела она к большому и кра-
сивому дубу, кругом не было ни души. Я представлял себя там…
Слышал, как шумит крона, лежа на траве, впитывал в себя всю
прелесть летнего дня. Шелест и дивный запах пшеницы — спо-
койствие природы вошло в мою душу. Гулял там, бегал, вздымая
пыль, падал в спасительную тень, нежился в ее прохладе, сердце