Шен Бекасов
Банковская тайна
Познакомился я с Андреем Гардези пару лет назад через общих знакомых по какому-то случайному делу бытового характера. С тех пор мы регулярно общаемся, но вряд ли я могу считать себя его другом. Мы не особо близки, даже обращаемся друг к другу на «вы», хотя мы почти ровесники и обоим еще нет и тридцати. Но иногда за кружкой пива или за рюмкой коньяка мы делимся кое-какими поучительными историями из своей жизни, а иногда – явно выдуманными байками, чтобы скрасить лирикой или юмором наши философские и житейские беседы. Чаще всего мы собираемся пятничными вечерами вдвоем у меня дома на кухне, изредка к нам присоединяется кто-нибудь из моих или его приятелей, такие, как, например, упоминаемый в одной из историй Матвей, старинный товарищ Гардези. Может быть, нам и общаться-то проще, потому что ничто, кроме таких бесед с историями и байками, нас друг с другом не связывает.
Гардези – банкир, хотя он возражает против такого определения. Банкиры, поясняет он, владеют или хотя бы управляют банками, а он всего лишь наемный служащий, хотя и дослужился до вице-президента банка средней руки. Вице-президент – это всего лишь громкий статус, за ним может скрываться и незаменимый менеджер, и свадебный генерал, объясняет Гардези, поэтому визитная карточка со строчкой «вице-президент» под фамилией, именем и отчеством не должна слишком уж льстить тщеславию здравомыслящих людей.
Я записал на память только небольшую часть историй из профессиональной жизни Гардези, которые он рассказывал под хмельком или под влиянием хорошего настроения. Это просто миниатюрные рассказы, не претендующие на глубину мысли, а может быть, и вообще – выдуманные хохмы. Я не специалист и не могу судить, может ли быть рассказанное правдой.
То, что я читал про банки в художественной литературе, почему-то всегда было связано только с криминальными приключениями, да и то – лишь в качестве места завязки или развязки сюжета детектива или боевика. Вообще, с точки зрения нормального обывателя, банк – одно из самых скучных мест повседневной жизни. Однако, теперь я знаю, что это не обязательно так. Не потому, что банковская деятельность вдруг показалась мне интересной или какой-то особенной (по мне – так это действительно скука смертная!). А потому, что банк – это не только место, но и люди, которые в нем работают и с которыми могут происходить самые разнообразные истории.
ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ
Это было утро солнечного августовского понедельника.
Я сидел на своем рабочем месте и мучительно страдал. Я всегда страдаю в понедельники по утрам. Но мучительно страдать у меня было две причины.
Во-первых, я героически боролся со сном, потому что бурное воскресенье закончилось для меня всего лишь четыре часа назад. В том смысле, что я упал в кровать, заснув на лету, четыре часа назад, а сполз с кровати, так и не проснувшись, полтора часа назад. Итого сон – два с половиной часа. Организму этого было мало, и он требовал нирваны. Я сопротивлялся вяло.
Во-вторых, в кресле для посетителей сидел мой друг Матвей. Он ждал меня в этом кресле с восьми утра. Он приехал, чтобы посоветоваться со мной по делу, но ожидание настроило его на лирический лад. Лирический лад у Матвея – это посвящение друзей в его планы личной жизни. Планы эти, как правило, строились на девять месяцев вперед и никогда не отличались оригинальностью, но трогали своей искренностью и оптимизмом, а потому прерывать монолог было кощунством и надругательством над святой дружбой. Оставалось лишь слушать и мучительно страдать.
Матвей планировал много, обстоятельно и со вкусом. О том, какая совместная жизнь его ожидает с такой прелестью, как некая Катенька. (Девять месяцев назад была Оленька.) Как они собираются поехать в отпуск на Кипр. (Девять месяцев назад – в Египет.) Какую трехкомнатную квартиру он хочет купить. (Девять месяцев назад – двухкомнатную.) Как он, наконец, соберется и уволится к чертовой матери из этой дурацкой торгово-закупочной фирмы и найдет, в конце концов, достойную работу с достойной зарплатой. (Девять месяцев назад… гм… впрочем, он говорил то же самое.) Я боролся с зевотой, ворочая скулами и хрустя челюстью. Матвей не обращал на мои гримасы никакого внимания. Он вошел в стадию рассуждений «до хорошей жизни два шага» и мыслями был уже в лучшем мире. Однако, слава богу, спустя минут десять эти рассуждения логически привели его к философской теме финансового благополучия, а значит, и к делу, ради которого он приехал ко мне.
– Слушай, я тут на днях купил государственные облигации, – возбужденно сообщил он мне. – Купил, пока дешевые. Представляешь, восемьдесят процентов годовых! Если пересчитать по курсу доллара… – Матвей зашевелил губами, подсчитывая.
– Ну, и зачем ты их купил? – осведомился я, мрачнея.
– Дык восемьдесят процентов годовых, – поражаясь моей тупости (даром что банкир!), объяснил он. – Ты прикинь, какая доходность!
– А чего ты ко мне пришел, раз уже купил? – осведомился я, мрачнея еще больше.
– Дык посоветоваться! – хлопая глазами, ответил Матвей, этот яркий представитель отечественного легиона лихих финансовых инвесторов. – Купить еще сейчас или чуть попозже?
– А сколько ты уже купил?
Матвей назвал сумму, которую он потратил на государственные облигации. Я проснулся окончательно.
– Сколько?! – просипел я.
Матвей повторил. Медленно и членораздельно.
– Ты что, родительскую квартиру продал? – с подозрением спросил я.
– Да нет, ты что! – попытался он меня успокоить. – Я денег на работе занял…
Мне стало нехорошо.
– Слушай, говорят, сейчас акции дешевые, – значительно проговорил Матвей, доверительно понизив голос. – Я могу еще занять…
И тут меня прорвало. Я громко спрашивал, кто его надоумил покупать ценные бумаги на чужие деньги. Я раздраженно просил объяснить, с каких это пор он перестал быть наемным трудягой и стал воротилой финансового рынка. Я нервно предлагал посчитать, во что ему обойдется рост курса доллара на каждую копейку…
Надо признать, мой резкий переход от состояния дремоты к допросу с пристрастием произвел на Матвея неизгладимое впечатление. На его лице явственно стало проступать выражение раздраженной растерянности и обиженной досады, каковое бывает разве что у мужа, которому жена только что популярно объяснила, что приобретенный им на распродаже и с гордостью преподнесенный ей в подарок парфюм является не просто дешевой, но и еще небезопасной для здоровья подделкой. Когда я излил первую порцию праведного гнева финансиста, Матвей лишь ошарашенно вымолвил:
– Дык ты же мне сам рассказывал…
– Что? Что я рассказывал? – агрессивно спросил я, еще не остыв.
– Доходность, – уныло бубнил Матвей. – Облигации… Пятьдесят копеек на каждый рубль… Высшая категория надежности…
– Так когда это было? – возопил я.
– В декабре, – прошептал полностью деморализованный Матвей. – Девять месяцев назад…
Я излил на него вторую порцию праведного гнева, объяснив, что девять месяцев полагается вынашивать ребенка, а не решение вбухать уйму денег в ценные бумаги.
– Так что мне делать? – опечалился Матвей.
– Продавать на хрен, – жестоко сказал я.
– Так эти облигации сейчас еще дешевле, – ужаснулся Матвей. – Мне же их в убыток продавать придется!
Я не успел ответить. Вошла секретарша и молча положила на мой стол распечатку из ленты новостей. Заголовок с пометкой «срочно!» гласил: «Совместное заявление Правительства Российской Федерации и Центрального Банка России». Я читал текст, преисполняясь его грустной и пафосной торжественностью. Кризис на мировых финансовых рынках… обострилась проблема управления государственным долгом… непомерным бременем для государственного бюджета… определенные трудности… приостанавливаются торги на рынке…
– Матюша, – нежно произнес я. – Продавать тебе уже ничего не придется…
Я посмотрел на часы. Было почти десять часов утра. 17 августа 1998 года, понедельник.
…Матвей рассчитался с долгами только девять месяцев спустя, что закономерно. Совместной жизни с Катенькой у него не вышло, потому что она его покинула в октябре 1998 года, когда его уволили по сокращению штатов из столь ненавистной ему торгово-закупочной фирмы. Из-за долгов родительскую квартиру пришлось разменять на нечто гораздо более скромное.