Проведению классической операции своп мешал сбор в Пенсионный фонд, который тогда составлял 1,5 % от суммы покупаемой валюты. Чтобы обойти его действие, мы придумали хитрую схему, которая предполагала использование залога. В итоге операцию пришлось назвать «репо».
Активно использовались все прописанные в положении инструменты, под которые выдавалось рефинансирование. Нацбанк принимал облигации государства, местных властей и предприятий, векселя, права требования по кредитам, депозитные сертификаты. Это было неудобно, но мы шли на риск, потому что банки были резко ограничены в возможностях получить деньги.
Безусловно, приходилось перестраховываться. Национальный банк проверял эмитентов облигаций и векселей, проводил дополнительный аудит, чтобы не полагаться на биржевые котировки, которые легко было регулировать. Векселя учитывали с дисконтом 50 %, а до этого приходилось брать письменное согласие у всех участников вексельного ряда, чтобы внезапно не возникло препятствий с осуществлением права регрессного требования. Приходилось также проверять финансовое состояние каждого из надписантов индоссамента. Однако мы все же принимали векселя и выдавали под них деньги.
К огромному сожалению, не использовались складские расписки и закладные, потому что правительство не создало необходимые подзаконные акты для обращения этих видов ценных бумаг. Также пришлось почти со старта закрыть механизм долгосрочного рефинансирования сроком до трех лет. В феврале 2003 года Нацбанк принял временное положение о порядке долгосрочного рефинансирования, на основе которого выдал около миллиарда гривен на несколько пилотных проектов. Фактически на наши деньги были достроены энергоблоки на Хмельницкой и Ровенской АЭС, отремонтирована автотрасса Киев — Одесса. Мы доказали, что механизм долгосрочного рефинансирования вполне применим.
Еще до начала проекта Национальный банк сильно критиковали за саму идею финансирования глобальных проектов за счет необеспеченной эмиссии гривны. Эксперты из Международного валютного фонда заявляли, что кредитовать экономику — не функция центробанка. В конце концов, мы договорились с МВФ. НБУ пообещал, что не будет кредитовать напрямую, а лишь станет рефинансировать коммерческие банки. Таким образом, регулятор снял с себя все риски, связанные с анализом подаваемых документов и принятием обеспечения, и стал квази-банком второго уровня. Хотя, безусловно, перед стартом каждого из проектов Нацбанк тщательно изучал множество связанных с ним документов. Этим занималась группа управления проектами международных кредитных линий. Она имела практический опыт анализа заявок, потому что обслуживала выдачу займов в рамках проектов ЕБРР и Немецко-украинского фонда.
По согласованию с МВФ Национальный банк утвердил максимальный лимит эмиссии денег под долгосрочное рефинансирование — один миллиард гривен. Это было необходимо, потому что Фонд видел угрозу инфляции в результате включения «печатного станка». Однако опыт показал, что выдача рефинансирования на потребительских ценах не отразилась. НБУ исчерпал лимит в конце 2003 года и на волне успеха приостановил проект.
Позже ходили слухи, что долгосрочное рефинансирование заблокировал МВФ. На самом деле, мы с Сергеем Тигипко сами решили отказаться от проекта. Дело в том, что в наш адрес стало поступать слишком много предложений и даже требований по рефинансированию очень странных мероприятий.
Особенно сильное давление на НБУ оказывали отдельные персонажи из Администрации Президента. Они хотели получить деньги для реконструкции пионерского лагеря «Артек».
Однажды меня вызвал Сергей Леонидович. В руках у него было одно из предложений, под которое требовалось долгосрочное рефинансирование. Я как бывший юрист прочитал документ и сразу же понял, что речь идет о гарантированном невозврате. Деньги должны были поступить на счета нескольких подставных структур, и ни о какой реконструкции «Артека» речь даже не шла. На Арсения Яценюка жаловались Президенту как на человека, который отказывался помочь детям. Я прямо заявил Тигипко, что нам не стоит с этим связываться.
Уже после моего увольнения из НБУ мне позвонил бывший шеф. Тигипко волновал вопрос «Артека». Ему позвонил Стельмах и рассказал, что по этому делу возбуждено уголовное дело. Тигипко спросил, выдали ли мы рефинансирование. Помню, как я обрадовался. «Если бы мы выдали, уже сидели бы в тюрьме», — ответил я.