В это время раздался голос Момоко. Она читала книгу.
– Мама, у тебя нет ваты? Я хочу заткнуть уши, а то очень шумно.
5
Наступил Новый год. В доме у нас стояла непривычная тишина. С тех пор как мы поженились, это был первый Новый год без гостей, без телефонных звонков. Греясь возле котацу, мы с мужем целый день просидели перед телевизором. Новогодняя программа оказалась неинтересной, но мы смотрели все подряд. Цуруё накануне уехала отдохнуть к своей младшей сестре. Момоко в одиночестве играла в саду в волан. Еще в прошлом году мы выпустили весь запас у ее праздничного кимоно, а теперь оно опять стало коротко. И дзори у нее не было, я не смогла купить их к Новому году, так что ей пришлось надеть спортивные туфли.
– Как тихо, – проговорила я.
– Да, тихо, – ответил муж.
Он даже не похудел, на лице его не было никаких следов утомления. По крайней мере мне так казалось. За этот год, правда, у него заметно прибавилось седых волос, но ему просто свойственна ранняя седина. Глядя на Сакудзо, никто бы не подумал, что у него серьезные неприятности. Он производил впечатление человека, вернувшегося из дальнего путешествия.
– Интересно, до каких пор продлится эта тишина и безмолвие.
– Пожалуй, после пятого января уже начнется…
Мы переглянулись, словно солдаты, сидящие в одном окопе. Я не представляла, каким будет для нас наступивший год. В скором времени мы, очевидно, оставим этот дом. Как бы то ни было, сейчас нам выпали самые мирные часы за все последние годы нашей жизни. Это напоминало затишье перед боем. Я протянула мужу подушку и посоветовала, как фронтовик фронтовику:
– Вздремни немножко.
Я поднялась и пошла приготовить что-нибудь на обед. В этот раз мы совсем не готовились к Новому году. Я поставила на электрическую плиту моти и вдруг вспомнила:
– А что, Мидзусава-сан вернул нам свой новогодний долг?
– Нет, – коротко ответил Сакудзо не поднимаясь.
Я вспомнила прошлый Новый год. Это было третьего января. Мы принимали гостей, Мидзусава вошел, как раз когда я пекла моти. Мне еще пришлось вызывать к нему мужа из гостиной, где было полным-полно народу. У Мидзусава тогда скоропостижно скончалась мать, и он приходил, чтобы одолжить у мужа сорок тысяч иен.
– Мидзусава-сан, наверно, знает о нашем теперешнем положении?
– Должно быть.
– Тогда почему бы не попросить его вернуть долг?
– Хорошо.
Я вспомнила еще.
– А И мура-сан?
Муж как-то говорил мне, что ему пришлось дать в долг Имуре двадцать или тридцать тысяч иен. На этот раз Сакудзо ничего не ответил на мой вопрос, но именно это лишний раз подтверждало, что долг остался невозвращенным.
Я переворачивала моти и продолжала вспоминать:
– Касаи – Сёно – Мори… – Прервав возню у плиты, я взяла ручку и лист бумаги и подошла к мужу.
– Послушай, Сакудзо, может быть, нам составить список и разослать письма тем, от кого все-таки есть надежда получить долги… А? Как ты думаешь?
– Можно. – Муж неохотно поднялся.
– Обстоятельства есть обстоятельства. Мы ведь денег у них не просим и ничего позорного не делаем. Они тоже должны хоть как-то рассчитаться с людьми, которые в свое время оказали им услугу. Разве не так? Ты не согласен?
– Все это верно, – подтвердил муж. Без особого энтузиазма он начал писать. Я снова занялась обедом.
– Ну как, записал? Вспоминаешь? – Оживившись, я в свою очередь подсказывала ему имена, всплывавшие у меня в памяти. Меня радовало, что муж сразу принялся за дело. Он уже щелкал костяшками счет.
– Ну подсчитал? Сколько получилось? Тысяч четыреста? Нет, наверное, пятьсот? – Я называла цифры, даже большие, чем предполагала сама. И вдруг слышу:
– Миллион девятьсот восемьдесят шесть тысяч иен.
– Сколько?!
Я отставила сковородку и подскочила к мужу. На одной стороне листа растянулась колонка фамилий такой длины, что ее сразу и взглядом не окинешь. Я даже не знала, что сказать. Кажется, и воздух в комнате стал другим. Читаю фамилии.
– Мицуэ Камияма?… – Пытаюсь сообразить, кто же это, и сразу вспоминаю. Эта женщина принимала участие в издании любительского журнала еще в те времена, когда мы с мужем вместе занимались изучением литературы. Только она появилась там, когда мы сами стали посещать занятия все реже и реже. Особой дружбы у нас с ней никогда не было.
– Эта Мицуэ Камияма… ты что, был близко знаком с ней?
– Вовсе нет. Просто несколько раз встречались на литературных занятиях.
– С чего же это она тогда пожаловала к тебе за деньгами?
Муж бросил быстрый взгляд в мою сторону.
– Однажды она примчалась ко мне на службу и рассказала, что разругалась с их заведующим финансовой частью. До этого Ясуба-сан дал ей рекомендацию в какой-то женский журнал, и ей заказали написать повесть. Она рассчитывала на гонорар, а тут вое сорвалось.
От мира и спокойствия, царившего в нашем доме, мгновенно не осталось и следа. Какое-то время я стояла, уставившись на мужа, и вдруг даже вскрикнула:
– А это? Что это такое? – Я рассмотрела, что против фамилии Камияма стояла цифра не 3 000, а 30000 иен.
– Единицы, десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч! Целых тридцать тысяч! – заорала я. – Дать тридцать тысяч какой-то Мицуэ Камияма… – У меня стал заплетаться язык, дергался подбородок. Я не могла подобрать нужного слова. Горячая волна гнева захлестнула меня. Я почувствовала, что мне просто станет дурно, если я тут же не выплесну его из себя. – Какие обязательства могли быть у тебя по отношению к этой Мицуэ Камияма? Ну объясни, почему ты дал деньги совершенно посторонней особе. Почему? Ну скажи. Отвечай же, когда тебя спрашивают!
Сакудзо молчал. Когда я училась в начальной школе, у нас в классе был ученик по прозвищу Мартышка. Если учитель начинал бранить его, от него невозможно было добиться ни слова. Одна преподавательница всерьез невзлюбила Мартышку. Помню, как пронзительно орала она на него, пытаясь добиться от мальчишки ответа. Теперь мне стало понятно негодование этой преподавательницы. Мой супруг был из той же породы, что и Мартышка. Бесчувственный наглец, которого ничем не прошибешь! О, как он выводил меня из себя!
– Ты крутил с этой Камияма? Ну говори… Ну отвечай же, отвечай! Кого ты из себя корчишь? Хоть признайся честно, было между вами что-нибудь или нет?!
‹ – Не болтай глупости! Лучше вспомни сначала физиономию этой дамы.
– Говоришь, ничего не было? Даже не волочился за ней, – выкрикивала я, вся полыхая от гнева. – Вот почему ты и разорился! Где ты видал таких дураков, которые, еще не вернув капитала, вложенного в дело, начинают сами раздавать деньги в долг? Твой характер и довел тебя до банкротства! Ни с того ни с сего – бац и отвалил тридцать тысяч. Ладно, можешь вообще катиться отсюда. Иди развлекайся со своей дамочкой. В наш век все держится на принципе: «Ты – мне, я – «тебе!»…
Я бросилась в кухню, схватила с плиты лепешку и прямо из коридора швырнула ее в Сакудзо. Лепешка угодила в голову мужа, куски и крошки разлетелись по всей комнате. Муж как сидел, засунув ноги под одеяло котацу, так и не шевельнулся, взгляд его был прикован к списку должников.
После новогодних праздников опять началась будничная суета. Не умолкая, трещал телефон. В восемь часов утра муж уходил из дому и где-то пропадал до поздней ночи, о его делах я ничего не знала. Однажды меня посетил господин Намбара, входивший в состав руководства акционерной компании мужа. Он пришел по поводу банковского займа, взятого под его поручительство. В беседе со мной господин Намбара особенно подчеркивал, что, несмотря на занимаемый пост, никакого жалованья от фирмы он не получал. Мы договорились с ним, что я возьму функции гаранта на себя и буду ежемесячно вносить некоторую сумму в счет погашения займа. Через несколько дней последовал визит Macao Нокаты. Ноката возглавлял страховое агентство и раньше частенько бывал у нас. Оказалось, что некий Симанака давал мужу поручительство, при оформлении займа в одном кредитном обществе. Сам Симанака абсолютно не знал моего супруга. К нему обратился Ноката, и по его просьбе Симанака, в свою очередь проникшись сочувствием к моему мужу, оказал ему эту услугу. Таким образом, Ноката считал себя тоже ответственным за этот заем. Понадобилось немало времени, пока я наконец постигла всю сложность этих отношений. Коротко говоря, Ноката пришел за деньгами. Я взяла долг на себя. Ноката был, пожалуй, даже удивлен тем, что я так быстро и легко пошла на это. Он подозрительно посмотрел на меня и ушел какой-то обескураженный.