Этот господин из Манта был вовсе не из Манта. «Он служил родине», то есть занимал какой-то пост в Праге и там приметил Мирю. В Манте у него был всего лишь загородный дом.
Маменька Мири сплела для меня эту путеводную нить за каких-нибудь пять минут; отрывисто охая, отрывисто говоря и держась при этом с достоинством дипломата, повествующего о деликатном, однако вполне благопристойном предмете, и жесты ее были жестами гонимого божества, которое так до сих пор и не поняло, отчего же оно впало в немилость.
Маменька Мири: Sie verstechen doch![65] Этот француз само очарование, он любит Мирю, но еще ей не открылся. Он уже в возрасте. Wer kann wissen? Auf ihn allein können wir uns nicht verlassen[66]. Моей дочке нет даже двадцати. Und das Talent, das sie hat[67].
Я (по-чешски): Зачем ты написала мне, что встретила ее? Почему умолчала о том, что приехала с ней, а не с каким-то там Франком? Почему ты выбрала именно ее? Куда тебя несет, Эля? Элечка, ты ли это?!
Эля (по-чешски): Потому что она… она все умеет. Видишь ли, она такая надежная, ни чуточки не эгоистичная, и ходы знает.
Я (по-чешски и после долгой паузы): А мне все вспомнилось именно теперь! Именно теперь!
Собака встала и безмолвно прошлась справа налево.
Эля (пнув ее, по-немецки): Kannst nicht still sein![68]
Я (по-чешски): А твой муж? Как вышло, что он ни о чем не догадался? Он не мог не догадаться! Значит, ты сбежала от него? Или он тебя прогнал?
Эля (по-чешски): Что это ты себе вообразил? Разве я не говорила тебе, что приехала сюда попрактиковаться? Он знает, что я здесь, мы обо всем договорились.
Я (по-чешски): Неужели этот болван за столько лет ничего не заметил?
Эля (по-немецки): За сколько лет?
Я (по-чешски): За сколько лет? Да с площади Иржи из Подебрад!
Эля: Es ist kaum ein Monat her[69].
Маменька Мири: Also werden sie mit ihrem vzavzavza bald aufhören?[70]
Эля (по-чешски): Нет! Ты все хочешь по правилам! Так вот: я сказала тебе, что это тянется уже годы. Но неужели ты думаешь, что я вынесла бы хоть полгода такой жизни?
Я (вид непонимающий, не издаю ни звука).
Эля: Неужели ты не понимаешь, что я приехала сюда потому, что для меня и месяц такой жизни — это уже слишком? Что…
Я (вид непонимающий, не издаю ни звука).
Эля: Um Himmelswillen, pass’ nicht auf![71]
Маменька Мири: Endlich! Enfin! Das ist eine Unart czechissch zu reden. Wir, die nichts verstehen. Sie, ein Gentleman![72]
Я (по-немецки): Но почему ты написала, что именно на площади Нации?
Миря: Я влюбилась в площадь Нации, понимаете? Я обожаю шикарные тротуары, такие шикарные, что из-за этого по ним никто не ходит. Я там одна, понимаете? И потом, разве я не русская? Я люблю простор. Er ist so weit, er ist so weit, dieser Platz de la Nation![73]
Блики, блики, замысловатые злые блики.
Я (по-чешски): А Хуберт. Твой ребенок Хуберт?
Эля (по-чешски): Я не виновата, Тонда! Наверное, это просто сон, Тонда! Тоничек, это не я! Я поехала сюда ради такой гнусности… Как будто отправилась в паломничество к святым местам… Разве это я?.. Что ты сказал?
Я: Я сказал — «Хуберт». Я сказал «твой ребенок Хуберт». Я сказал «Элечка!»
Эля: Это не я.
Маменька Мири: Гы-ы!
Это было что-то наподобие гриппа.
Эля писала мне: «Лежу, у меня жар. Приходи, Тонда. На Афинской улице я больше не живу, перебралась на Бернскую. Живу одна. Я получила телеграмму».
Я осведомился у портье, где Элина комната; он сказал, что у нее врач.
Я встретил его на лестнице. Но действительно ли я встретил его на лестнице? Он оказался колченогим старичком, испуганно вцепившимся в перила. Его глаза — это были глаза врача, которые нарочно смотрят так, чтобы ничего не замечать, потому что они видят столько, что боятся напугать вас, случайно открыв вам все то, что им пришлось повидать, открыв то, что навсегда осталось в них, точно аккуратно пришпиленные бабочки «павлиний глаз» или «мертвая голова»… да-да, точно аккуратно пришпиленный «павлиний глаз» из коллекции. Не знаю, отчего мне почудилось, будто он в сморщенной серой шляпе, в очках с костяной оправой, с тростью и с клистиром под мышкой. Не знаю, отчего, но этот элегантный господин показался мне доктором Кальяри (о, слава кинофильмам, вдохнувшим новую жизнь в заброшенную фабрику по производству сказок, легенд и мифов!), который вежливо, который почти подобострастно вжался в стену, чтобы я мог пройти. Это была узкая винтовая лестница, привычная для небольших гостиниц, лестница, где являются привидения — если вам этого захочется или если вы замечтаетесь. Я представился.
72
Ну наконец-то! Это невежливо говорить по-чешски. С нами, которые не понимают. Вы же джентльмен! (