Чтобы в свои сорок два, заходя в скрипучую калитку бабулиного двора, не чувствовать такого дикого разочарования.
И обиды.
На саму себя, в первую очередь.
За то, что не о том думаю.
Я скоро – бабушка.
Вот и всё
5. "Санта-Барбара на выселках"
***
Впервые с начала деревенского отпуска я не встаю одновременно с соседским петухом.
Послав его куда подальше, позволяю своим булкам честно отлёживаться до десяти.
Нет, ну а что?
Я ж сюда отдыхать приехала, а не батрачить. Хотя, понятия «отдыха» у нас с бабулей значительно разнятся.
К обеду она все же выталкивает меня под тень яблони отмывать банки, которые пылились в кладовой, как минимум, со времён динозавров.
Ну не пропадать же смородине, собранной накануне…
Настроения у меня нет никакого.
Ни на банки, ни на смородину, ни даже на красноречивые воспоминания деда Платоныча о том, как процветала деревня «Весёловка» во времена правления царя Гороха.
Делать нечего, конечно, приходится слушать.
Бабуля как-то аккуратно сплавила его на мои хрупкие плечи, но я на неё не в обиде. Сама виновата в своей доброте.
Вот и сидим с ним под яблоней. Я – с корытом, наполненным трёхлитровыми банками, дед с папиросой из самокрутки.
Идиллия…
- Я ещё помню, как бабка твоя девчонкой в платьице, с косичками, на танцы бегала. – Хмыкает Платоныч. – Думал даже подкатить к ней одно время. Дааа…
- Так чего ж не подкатили? – Пыхчу, начищая банку содой.
- Да ты что! – Вытаращив глаза. – Она на меня как зыркнет, аж коленки трясутся! Уже тогда «Гитлером» была.
Мне смешно.
Бабуля у меня строгая, конечно…
Да только не из-за её характера Платоныч «не у дел» остался. Дед мой всех женихов от неё отвадил. Сама рассказывала. Хотя их немало было. Только конкуренции никто не выдержал. Потому что дед – человек слова был. Сказал: «Женюсь!». И женился. Пока бабушка пребывала в состоянии аффекта.
Вот это я понимаю – подход к делу. А не то, что языком чесать…
Кстати, про это.
Улыбка сходит с моего лица так же мгновенно, как и появилась.
- О, здоров, Петруша! Как сам? – Лебезит Платоныч перед соседом. А я ещё более усиленно тру несчастную банку.
Вот чего его нелёгкая принесла? Видно же – заняты тут все. Не до «светских» бесед.
- Добро, Платоныч. Потихоньку. – Отвечает банщик. – Как нога? Ноет?
- Да ничего, ничего… Постреливает иногда. Ну, это редко… Топаем пока!
Какие милые переговоры!
Места что ли другого нет - свои болячки обсудить?
У меня тоже, может, болит! Душа!
И не только…
- Ну, бывай сосед! Свидимся.
Даже не успеваю заметить, когда этот старый пройдоха – Платоныч умудряется испариться...
Успеваю боковым зрением ухватить только удаляющуюся сгорбленную фигуру, лихо прихрамывающую к бабушкиному крыльцу.
Повисает тишина.
Я уже дыру протёрла в банке, а он всё стоит надо мной, как исполин.
- Обиделась?
Вот как примитивно всё у мужиков!
Не обиделась я.
Дура, просто.
- Никаких проблем, Пётр. Мы с вами мило поболтали, вино было вкусным, похмелье почти безболезненным, поэтому никаких причин для беспокойства.
Мои руки выдают меня – они трясутся и не слушаются, но я ни за что не подам вида, что мне неприятно или обидно.
- Мы просто соседи. – Бурчу себе под нос.
Я переспала с этой мыслью и готова её принять.
Поднимаюсь, мельком замечая, как он хмурит брови, и хватаю ведро, чтобы плеснуть в таз чистой воды, но половину просто разливаю на траву.
- Люда! – Это он мне? – Люд, угомонись!
Точно мне, потому что резко берёт за руку так, что я окончательно роняю ведро, и поворачивает к себе.
Дышу ровно. Пытаюсь, по крайней мере.
- Приходи вечером. – Прямо в глаза мне. – В баню приходи. Я Евстафьевне обещал.
- Знаешь, - Блею неразборчиво. – Я вообще-то баню не очень… Никогда не дружила…Высокие температуры не для меня, вот речка - да…
- Приходи. Поймешь, как ошибалась. – Отпускает мою руку. – В девять.
Почему-то возникает ощущение, что наш разговор имеет какой-то двойной смысл.
Но слишком долго раздумывать над этим мне не удается.
Потому что на всю округу раздаётся вопль до боли знакомого голоса:
- Люсенька!!!
Вот только не это!
Ну чем же я так провинилась?!
***
С неожиданным удовольствием замечаю, как напрягаются скулы соседа.
Мой бывший муж собственной персоной с букетом наперевес какого-то ненатурально-фиолетового цвета, резво чешет в нашу сторону.