Глава 7
И грянул кризис.
В некоторых конторах нашего офисного центра кипят почти шекспировские страсти, в других — царит гробовая, зловещая тишина. У нас пока все более-менее спокойно. Первые несколько дней наш покой не потревожил ни один посетитель. Мы дружно кайфовали всем коллективом за исключением Эрика, который на рабочем месте возникал крайне редко. Видимо, спасал нажитые непосильным трудом капиталы.
Что нас ждет — непонятно.
Но у Зайки на лице, как обычно, написана мрачная осведомленность.
Пытаюсь завязать разговор.
— Как там твой работодатель, Зайка?
— За него не беспокойся: в полном шоколаде. Ему все в баксах должны, а отдавать будут уже по новому курсу.
— А какой курс будет?
— У Геращенко спроси.
Зайка убирает со столика тарелку с остатками пюре и разливает чай по чашкам.
— Не понимаю я, Зайка, почему все дергаются. Нам-то, мелким сошкам, чего терять?
— Ты по магазинам каждый день ходишь?
— Не каждый.
Она осуждающе смотрит на меня.
— Ну-ну… завтра твои итальянские чулочки будут стоить в два раза дороже, а о туфельках я уж молчу.
— Какая ты все-таки пессимистка, Зайчатина!
Зайка не в курсе, что случилось на территории нашей фирмы недавно. То есть слышала, конечно, как и все наши соседи, что в приемной нашли мертвое тело. Об остальном я ей не рассказывала, будто язык завязался узелком. Страшно снова вспоминать о том, что было тем утром. А еще страшнее — о том, что за два дня до него, в пятницу, все было хорошо. И ту пятницу уже не вернуть.
Возвращаюсь в офис. У нас событие: впервые за последнее время появился покупатель. Почти не глядя, скупает пяток классических пейзажей и расплачивается наличкой.
Потом возникает второй посетитель, третий, четвертый.
Бизнес, вроде бы, налаживается.
Мы продали практически все залежи, от которых уже отчаялись избавиться. Не только пейзажи, натюрморты и цветочки, но и мало кому приятный примитивизм, кондовую эротику, откровенные подделки под антиквариат.
В общем, славно расторговались.
Упаковывая одну из отложенных покупателем картин, Эрик глубокомысленно замечает:
— Народ вкладывает бабки даже в такие сомнительные культурные ценности.
Сразу вспоминается «Черный обелиск». Надеюсь, до такого разгула инфляции все же не дойдет.
— Знаю, о какой книжке ты сейчас подумала, — говорит Вадик. Мои мысли читает, что ли? — Но зарплату каждый день нам выдавать не будут. Даже не надейся. И вообще, похоже, шеф свалил.
Вот тут Вадик не прав. На исходе недели ВС появляется. Элегантный и импозантный, как всегда, будто всеобщая кризисная лихорадка его не волнует. Спокойно осведомляется:
— Я слышал, тут произошло убийство?
— А разве к вам не приходили из милиции? — встревает Вадик.
— Меня несколько дней не было в городе, — мягко отвечает ВС.
— Поня-яяя-ятно, — хором тянем мы.
— Убитого никто не знал?
— Нет, никто. Какое-то загадочное происшествие. Кстати, папка-то нашлась. Кто-то подкинул. Она у вас на столе… Кабинет был открыт почему-то. Мы ничего не трогали, конечно.
— Сейчас это уже не важно, — говорит он. — Спасибо.
Шеф заходит в свой кабинет, остается там совсем недолго и снова возвращается в приемную. Под мышкой у него та самая папка. Он на секунду останавливается, проводит свободной рукой по чуть шершавой синей поверхности, окидывает помещение равнодушным взглядом. Слегка кивает нам всем вместо прощания. А еще через секунду исчезает вместе с вновь обретенной папкой.
Проходит следующая неделя без начальства. Что-то подсказывает нам: на премию за ударную работу рассчитывать не стоит. Борис, возвращаясь из разнообразных организаций, куда периодически должен относить какие-то бумажки, притаскивает слухи один другого мрачней и страшней.