Лола Ву, услышав нечто смутно знакомое, напрягла память, и утвердительно кивнула.
— Насчет ошибок я слышала от нее прошлой осенью на брейн-баттле у Габи Витали. В какой-то философии, кажется, сказано, что ошибки бывают моделями альтернативных вселенных. Но почему у джамблей непременно должны быть эмоции и искусство?
— Это лучше спроси за завтраком. Аслауг и Юлиан правильнее объяснят, чем я. Но есть нюанс: хотя они согласны с тем, что у джамблей есть эмоции и искусство, они зверски спорят о том, какие именно эмоции и какое именно искусство.
— Трэй, а в чем суть их спора?
— В том, что там первично: хтоническое или олимпическое.
— Э-э… Для меня это Terra incognita, я училась на Mass-media, а не на Fine-art.
Поп-идолица весело хлопнула собеседницу по плечу.
— Не важно, хтоническое или олимпическое. Я сейчас про другое. Представь, что некий джамбль трансформировался в человеческий облик, и затерялся на время среди людей. Например, чтобы изучить их эмоции и ошибки. Или из любопытства. Аслауг и Юлиан утверждают, что любопытство это базовый инстинкт разумных существ. Или точнее не инстинкт, а паттерн. Вроде, так научнее. В общем, этот джамбль затерялся, осмотрелся, увидел все, что хотел, и исчез обратно в свою джамблию с новыми впечатлениями.
— Подожди! – воскликнула Лола, — Дай сообразить… Это что, примерно как мы пускаем робота-рыбку в стаю селедок для изучения их миграций, повадок и всякого такого?
— Точно! — обрадовалась Трэй, — Так вот: значение имеет только то, что джамбль сумеет вынести, как информационный улов из этого турне.
— Подожди! Это вроде трюизм. Ясно, что значение для джамбля имеет только то, что он сумел вынести.
— Лола, ты не догоняешь. Значение для нас! Потому что все безразличное для джамблей вообще не имеет значения. Если оно им безразлично, то оно информационный мусор!
— Не слишком ли радикально? — спросила журналистка, и добавила, — К тому, же, как мы узнаем, что джамбли вынесли или вынесут, а что нет?
— Блеск! — воскликнула Трэй, — Зверски своевременный вопрос. Про это будет четвертая композиция: «когда мы станем джамблями»! Мысленный эксперимент! Представь!..
Лола энергично потерла уши ладонями (иногда это помогает сосредоточиться). Вроде, помогло, и она предположила:
— Представить, что мы стали джамблями?
— Блеск! — повторила поп-идолица, — Представь и мысленно оглядись в мире людей. Что интересного в человеческой общественной жизнедеятельности ты видишь?
— Что интересного?.. — отозвалась Лола, — …К примеру: дискотеки, футбол и камасутра.
— Wow! Блеск! А что кроме дискотек, футбола и камасутры?
— Вот фиг знает… — произнесла журналистка после минутного размышления.
…
21. Силурианская гипотеза: тяжелое наследие доктора Кто.
Итака лежит западнее континентальной Греции и чуть восточнее Кефалонии – самого крупного из Ионических островов. Причем Итака намного известнее, чем Кефалония – благодаря царю Одиссею, воспетому Гомером в эпосе о Троянской войне. Хотя, среди историков нет единого мнения о доле реальности в этих рассказах. Известно лишь, что излом средиземноморской цивилизации действительно имел место 3200 лет назад, и не только Троя, но и многие другие царства оказались стерты с лица Земли. Этот период называется: Катастрофа Бронзового века, и развитие тогдашних давних событий стало эталоном загадочности в слегка спекулятивной теории жизненного цикла цивилизаций.
Примерно об этом думал Нигиг Сай, сидя ранним утром под навесом открытого кафе у самых причалов деревни Фрикес, что на северо-востоке Итаки. Он приложил кое-какую находчивость, чтобы не выделяться среди публики — местных греков и всяких туристов. Благодаря мешковатым шортам и мешковатой футболке, Нигиг казался обыкновенным толстым круглолицым смуглым юношей лет около 25. В цивилизованном мире, сильно увлекшимся жирным фастфудом и энергетическими напитками, подростковое ожирение никого не удивляет. Хотя, внимательный наблюдатель быстро отмел бы эту гипотезу. Приглядевшись к открытым рукам и ногам Нигига, он понял бы, что это не ожирение, а крайне плотное телосложение — как у гориллы, только с человеческой осанкой. Такого наблюдателя не нашлось в клубе деревенских любителей раннего утреннего кофе — зато возник персонаж, знавший Нигига лично. Это был дядька, чуть похожий на Хэмингуэя, только с выраженной военной выправкой, и одетый в стиле tropic military. Он шагнул к стойке, взял чашку крепкого кофе, затем прицельно пересек пространство под навесом, уселся напротив Нигига, и весело-ворчливо спросил: