Нельзя во внешних вещах потопить возвышенный дух и нельзя ни выгодой, ни насилием осквернить его незапятнанную чистоту. Поэтому вершин счастья и наивеличайшего богатства мало, чтобы совратить его. Острого клинка и кипящего котла мало, чтобы принудить его. Так неужели же он станет скорбеть из-за клеветы и злословия? Никогда его сердце не смущается тем, что смущает толпу, и никогда никакие вещи не могли привести его в замешательство. Ведь пытаться это — все равно, что суйскую жемчужину метать в воробьев, лизать циньский геморрой, чтобы оказаться владельцем колесницы, подниматься на Сюминь за гнездами, плавать в Люйляне и ловить там рыбу[36], по утрам быть желанным гостем, а по вечерам — негодным объедком для лис и птиц.
Когда котел падает с палки, на которой он висит, и опрокидывается, то вылившееся уже не подобрать. Но именно из-за этого ведь мирские люди мчатся наперегонки в колесницах, хотя у достигших своей цели холодеет сердце и их охватывают разочарование и грусть.
Поэтому совершенные мужи отказываются от изысканных мелодий шао и ся и отбрасывают прочь тонкие роскошные ткани. Они расправляют свои шесть крыл на пустоши у Пяти Стен[37], и им не приходится беспокоить затаившихся в тростнике охотников[38]. Они прячут свои рога и чешую[39] в неиспользуемых землях и не нуждаются в защите извилистых пещер. Они взирают вниз — и нет клекота хищных птиц, смотрят вверх — и нет раскаяния возгордившегося![40] Никто из людей даже не подозревает, сколь они недосягаемы и далеки!»
Глава 2
Рассуждения о бессмертных
Некто спросил: «Как же можно поверить в то, что святые-бессмертные живут вечно и не умирают?»
Баопу-цзы ответил: «Даже обладая наиострейшим зрением, нельзя увидеть все возможные в мире предметы. Даже обладая самым чутким слухом, нельзя услышать все возможные в мире звуки. Даже если у нас такие ноги, как у Да-чжана и Шу-хая[41], то все равно, сколько бы мы ни обошли земель, не пройденных нами останется больше. Даже если мы наделены такой же мудростью, как у Юя, И и Ци Се[42], то все равно не познанного нами будет больше, чем познанного. Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется[43], и чего только нет в мире, а уж тем более это справедливо относительно святых-бессмертных, сведения о которых переполняют летописи на бамбуке и шелке. Так почему бы не существовать и пути обретения бессмертия?»
Тогда спрашивавший громко рассмеялся и сказал: «Раз есть начало, обязательно должен быть и конец. Раз есть существование, обязательно должна быть и гибель. Поэтому совершенные мудрецы — Три Августейших, Пять Императоров, Конфуций и Чжоу-гун, равно как и мудрые Хоу-цзи, Шули-цзы, Чжан Лян и Чэнь Пин, искусные в споре Дуаньму Ци, Янь Ин, Суй Хэ и Ли И-ци, храбрецы Мэн Бэнь, Ся Юй и У Дин — все они умерли[44]. Таков неизменный принцип человеческого существования, предполагающий неотвратимую кончину.
Я знаю, что вначале выпадает иней, а потом следует всеобщее увядание; когда наступает лето, растительность утрачивает свою свежесть; когда созревает урожай, то не бывает цветения; когда плоды вот-вот созреют, листва засыхает. Но я не знаю, чтобы кто-нибудь прожил десять тысяч лет или смог бы насладиться вечным видением, не имеющим конца.
Поэтому древние не стремились стать бессмертными и не говорили о необычайном. Всему сверхъестественному ими сразу же полагался конец, и только естественное бережно сохранялось. Понимая, что черепахи и аисты существа иного рода[45], нежели мы, древние смотрели на рождение и смерть как на утро и вечер.
Утруждать свое сердце, стремясь к недостижимому, делать бесполезные дела, подобные гравировке по льду и резьбе по гнилому дереву, — такая работа никогда не будет успешной.
Разве не лучше разрабатывать планы для совершенствования своей эпохи и стремиться к успешному завершению текущего года? Разве не прекрасно иметь пурпурные и зеленые украшения, обвивающие упряжку «сокровенных самцов»[46], подобных драконам, и ездить на разукрашенной колеснице вместо того, чтобы ходить пешком?! Разве не лучше совершать жертвенные возлияния из ритуального сосуда, чем заниматься пахотой в поле?!
36
Здесь используются образы из различных мест «Чжуан-цзы». Их смысл примерно одинаков: все будут смеяться, если человек будет использовать драгоценный камень для стрельбы по воробьям; недостойно подхалимство врача, который вместо того, чтобы лечить геморрой циньского царя, вылизал его, и за это был награжден колесницами; только глупец будет ловить рыб в бушующих пучинах и водоворотах реки в местечке Люйлян, ибо рыбы там просто не живут.
37
Пять Стен (
38
Выражение, восходящее к даосскому трактату II в. до н. э. «Хуайнань-цзы», написанному по заказу и при участии удельного царя Хуайнани по имени Лю Ань. Смысл выражения таков: мудрец не придает значения клевете и поношениям.
39
Здесь даосский мудрец сравнивается с драконом, символом мощи и величия. Мудрец обладает этими «драконовыми» качествами, но не являет их профанам.
40
Намек на фразу из «Канона Перемен» («И цзин»), гексаграмма 1, «Цянь» (Небо): «Наверху девятка. Возгордившийся дракон. Раскаяние». Выше речь шла о норах, соответствующих извилистому телу дракона. Фраза о «клекоте хищных птиц» вновь намекает на притчу «Чжуан-цзы» о Фениксе, сове и дохлой крысе (см. коммент. 24) и говорит об отсутствии у даосского мудреца зависти относительно сомнительных благ мирского процветания.
41
Да-чжан и Шу-хай — мифические помощники и гонцы сяского императора Юя, усмирителя великого потопа. Согласно «Хуайнань-цзы» (гл. «Формы Земли», «Ди син»), они могли за одно мгновение перемещаться из одного конца мира в другой.
42
Юй — имеется в виду мифический император Юй.
И — мудрый министр мифического совершенномудрого императора Шуня, предшественника Юя.
Ци Се — один из персонажей «Чжуан-цзы» (упоминается в гл. 1 этого памятника).
43
Намек на текст из «Дао-дэ цзина» (16): «Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется, и каждая сущность возвращается к своему корню».
44
Три Августейших — мифические культурные герои Суй-жэнь (открыл использование огня), Шэнь-нун (изобретатель земледелия) и Фу-си (изобретатель письменности и графических символов сил инь и ян); возможны и другие перечни.
Пять Императоров — божества пяти сторон света (включая центр), соотносимые обычно с такими мифическими правителями самой отдаленной древности, как Тай-хао, Янь-ди, Шао-хао, Чжуань-сюй и Хуан-ди.
Чжоу-гун (Чжоуский Герцог; в тексте «Баопу-цзы» назван своим собственным именем Дань) — младший брат и советник доблестного чжоуского царя У-вана, победителя тирана Чжоу-синя из династии Шан-Инь и фактического основателя всекитайского чжоуского государства (XI в. до н. э.). В конфуцианской традиции Чжоу-гун считается совершенным мудрецом и предшественником Конфуция.
Хоу-цзи (Государь Просо; собственное имя — Ци) — мифический прародитель чжоусцев и божество земледелия; Шули-цзы (собственное имя — Цзи; — младший брат циньского Хуэй-вана (эпоха Чжань-го, V-III вв. до н. э.), известный своим умом. Современники прозвали его Мешком Мудрости; Чжан Лян — один из мудрейших помощников основателя династии Хань Лю Бана (Гао-цзу, III-II вв. до н. э.); Чэнь Пин — государственный деятель начала династии Хань, помощник ханьского Гао-цзу.
Дуаньму Ци (Цзы-гун) — один из учеников Конфуция, прославившийся своим красноречием; Янь Ин — сановник циского князя Цзин-гуна (эпоха Чунь-цю), умело критиковавший ошибки своего государя; Суй Хэ — красноречивый мудрец, предсказавший основателю династии Хань Лю Бану (Гао-цзу) успехи в борьбе с его главным соперником, чуским государем Сян Юем; Ли И-ци (Ли Ши-ци) — мудрый помощник ханьского Гао-цзу, быстро получивший высокий титул.
Мэн Бэнь — уроженец царства Вэй (или Ци), известный своей храбростью; Ся Юй (Ся Сюй) — древний храбрец из царства Вэй; У Дин — знаменитый силач эпохи Чжань-го, без труда поднявший огромную каменную статую пятиголового быка, изготовленную по приказу циньского царя Хуэй-вана, за что и получил столько золота, сколько весила сама статуя.
45
Черепахи и аисты — существа, наделявшиеся древними китайцами огромным долголетием и даже бессмертием.
46
Видимо, имеются в виду вороные скаковые кони. В данном эпитете обыгрывается выражение «Сокровенная Самка», используемое в «Дао-дэ цзине» (6) для обозначения Дао-Пути как вечного женственного принципа.