Во-вторых, «Баопу-цзы», несомненно, произведение высокой китайской словесности, написанное умелым стилистом, превосходно владеющим всеми нюансами древнекитайского письменного языка. Иногда, с нашей точки зрения, Гэ Хун излишне пышен и велеречив (особенно в переполненных метафорами и сложными параллелизмами разделах, посвященных описанию Дао-Пути и космического порядка вообще), но таков уж был тон и дух той эпохи, породившей стиль, известный среди китаеведов под названием «лю-чаоское барокко». При этом, надо отметить, Гэ Хун с избытком искупает эту лексическую и стилистическую избыточность в других разделах текста, где его язык становится достаточно строгим и прозрачным.
В-третьих, это, безусловно, произведение художественной прозы, сыгравшее свою роль в формировании китайской повествовательной прозы малых жанров (сяо шо), прежде всего новелл об удивительном (чуань ци). И в этом отношении «Баопу-цзы» Гэ Хуна стоит в одном ряду с такими памятниками той же эпохи, как «Записки о поисках духов» Гань Бао и «Новые речи, в свете ходящие» («Ши шо синь юй») Лю И-цина. «Баопу-цзы» весь пронизан включенными в него сюжетными повествованиями, тем, что современные китайцы называют «гуши» (история, рассказ), описаниями неких «случаев из жизни» (обычно волшебного или фантастического характера), структура (а часто и содержание) которых вполне аналогичны структуре новелл Гань Бао. И эти «истории» и «анекдоты» придают ученому трактату дополнительные прелесть и обаяние.
Кому Гэ Хун адресовал свое произведение? Совершенно очевидно, что не практикующим даосам, посвященным в те тайны алхимии и магии, которые Гэ Хун только слегка приоткрывает перед читателем. Думается, что Гэ Хун предназначил свое сочинение людям своего круга — аристократам южного Китая, далеким от даосских таинств и потому нуждающимся в объяснении довольно элементарных вещей. Именно такой аристократ, видимо, и скрывается за маской господина «Некто», который задает свои вопросы Гэ Хуну, а подчас и спорит с ним. Скорее всего, Гэ Хун надеялся, что его трактат привлечет восточноцзиньскую аристократию к даосизму, чтобы люди из ее числа, имеющие «кость бессмертных» (то есть те, которым на роду звезды написали принципиальную возможность стать бессмертными) и некоторую начальную информацию, могли обратиться к подлинному даосскому учителю и под его руководством начать серьезную регулярную практику. Таким образом, «Баопу-цзы» оказывается на поверку раннесредневековым «научно-популярным» сочинением, излагающим для знатных профанов основы даосского учения в привычной им манере и приемлемым для них языком. Но этим трактат Гэ Хуна ценен и для нас, ибо какой эзотерический текст стал бы объяснять такие подробности и общеизвестные (для даоса, разумеется) моменты, какие терпеливо растолковывает своим читателям Гэ Хун? Надо сказать, что расчеты Гэ Хуна во многом оправдались и «Баопу-цзы» стал одним из немногих средневековых даосских текстов, вошедших в круг чтения китайских ученых, интеллектуалов и эстетов.
Весьма любопытной особенностью «Баопу-цзы» является то обстоятельство, что нигде в «эзотерической» части Гэ Хун даже словом не обмолвился о триумфально шествовавшем тогда по Китаю буддизме. В «экзотерической» части (25-я глава) один раз буддийские монастыри упоминаются, но только для того, чтобы осудить порчу нравов: в древности благовоспитанные женщины сидели дома, а нынче бродят по базарам и буддийским монастырям! Вот и все. Видимо, Гэ Хун не относился к буддизму всерьез, не считал его потенциальным соперником даосизма, не проявлял к нему ни малейшего интереса и просто игнорировал индийское учение, чуждое ему по своему духу и сути. Однако уже очень скоро буддизм и даосизм вступают в теснейшее взаимодействие, и этот весьма существенный момент не был предугадан Гэ Хуном.
Здесь не место подробно описывать содержание «Баопу-цзы»: сказанного вполне достаточно, чтобы знать, чего ждать от текста, а остальное читатель имеет возможность узнать из самого памятника, впервые публикуемого в русском переводе[2].
О переводах «Баопу-цзы»
Исследователи впервые обратились к трактату Гэ Хуна в первой половине нашего века, и здесь, несомненно, пальма первенства принадлежит нашему соотечественнику ученику академика В. М. Алексеева Ю. К. Шуцкому. Научные интересы Ю. К. Щуцкого были чрезвычайно широки. Он известен прежде всего как исследователь и переводчик «Канона Перемен» («Книги Перемен», «И цзина»), работал Щуцкий и над даосским философским памятником «Ле-цзы» (перевод утрачен), обращался к учению великого конфуцианского мыслителя Ван Ян-мина (XV-XVI вв.), занимался историей буддизма в Китае (статья о Хуэй-юане «Даос в буддизме»). Значительное место в его ученых штудиях было отведено работе по переводу и исследованию «Баопу-цзы». Ю. К. Щуцкий перевел первую главу памятника (перевод сохранился в рукописи; имеются также замечания В. М. Алексеева к этому переводу). Кроме того, Ю. К. Щуцкий является автором не опубликованной доселе работы «Исповедание дао у Гэ Хуна», посвященной учению о сущности Дао по первой главе «Баопу-цзы» и общей характеристике этого текста[3].
2
О Гэ Хуне и его трактате на русском языке подробнее см.:
3
Доклад «Исповедание дао у Гэ Хуна» был прочитан Ю. К. Щуцким 31 мая 1923 г. в разряде Индии и Дальнего Востока Российской Академии истории материальной культуры. Его текст (включающий в себя и перевод 1-й главы «Баопу-цзы») сохранился и находится в настоящее время в Архиве Российской Академии наук (Санкт-Петербург) — СПбО АРАН (Санкт-Петербургское отделение Архива Российской Академии наук). Ф. 820, оп. 4, ед. хр. № 155, 51 л.
Основной труд Ю. К. Щуцкого по «И цзину» — «Китайская классическая "Книга Перемен"» (1-е изд.: М., 1960; 2-е изд., испр. и доп.: М., 1993).
Хуэй-юаню посвящена статья Ю. К. Щуцкого «Даос в буддизме» (Записки Коллегии востоковедов. Т. 1. Л., 1927).