Я так скучаю. Пью, дышу через боль и стараюсь верить. Тишина давит на плечи и голову, заворачивает в себя удушливым коконом. Мне плохо, хуже, чем было, почему-то именно сегодня.
- Где ты, Зарецкий? – спрашиваю, когда понимаю, что больше не могу молчать, что в тишине совсем тошно, что, если не буду с ним говорить, свихнусь. - Ты все пропустил! Вообще все! – я делаю глоток из горла, роняю голову на руки. – Сколько ты еще собрался пропустить? Тут пацан вокруг нее вьется какой-то, вроде нормальный… Человек, только… Весь вечер рядом крутился, как привязанный, за вином ей бегал, торт резал… Такой весь, знаешь, как Ковалевский, в чем-то… джентльмен, блин.
Очередной глоток, взгляд перебегает с полки на полку, с книги на книгу, с дивана на стол и обратно, пальцы ведут по трещинам на столе.
- А родители у нее полные уроды. Их не лечить, их прибить надо, но… может, они еще научатся? Вспомнят про дочь? Хорошо, что ничего не испортили сегодня. Я их учителя грохнула, знаешь? И не жалею! Квартиру в порядок приведут, она пригодится Дашке, когда мелкая поступит. Она обязательно поступит.
Я снова прикладываюсь к горлышку, делаю огромный глоток, почему-то сегодня хочется именно вина. И шоколада, но шоколада нет, только остатки торта.
- А ты про нее помнишь? Аарон, ей восемнадцать сегодня! Восемнадцать! Где ты? – я не плачу, но на грани. Боль такая, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. – «Безнадега» без тебя стала «Надегой», Вэл волнуется, Вискарь скучает. Зарецкий!
Я делаю еще глоток и запускаю тарелку с тортом в стену от бессилия, потому что ничего не слышу в ответ, ничего не чувствую, кажется, что перестала даже ощущать «Безнадегу». Помогает не сильно, хочется разнести вообще все. Но сил нет, сдуваюсь очень быстро.
- Саныч обещал мне разговор, он знает… Почувствовал пса. Намекнул, что с этим надо что-то делать. Сэм приходил. Ты знаешь? Зарецкий!
Еще один глоток, и я опять роняю голову на руки, запускаю пальцы в волосы, дергаю с силой, кусаю губы до крови, чтобы не разораться.
- Зарецкий, вернись ко мне!
Тишина.
В стену летит бутылка с остатками вина, а я закрываю лицо руками, в надежде удержать слезы, дышу громко и рвано. Очень-очень плохо.
- Сломал меня, испортил и бросил. Зарецкий!
- Не надо громить мой кабинет, Громова. – слышу над ухом, а потом чувствую, как падший поднимает меня на руки. Я вскидываю голову так резко, что вмазываюсь макушкой в его подбородок. Заросший, осунувшийся подбородок. Аарон морщится. Привычно, нереально. – Прости, что оставил, - улыбается он, коротко, так знакомо, что дыхание перехватывает. Я вообще дышать разучилась. Замираю, застываю, каменею, могу только смотреть и за плечи цепляться. – Что не успел на восемнадцатилетие Лебедевой тоже прости. Спасибо, что ждала.
В графитовых глазах столько всего намешано, что я почти захлебываюсь, впитываю в себя эти эмоции, слова, прикосновения.
- Дебила кусок, - бормочу в ответ чужим, придушенным голосом, перед глазами все плывет, сознание пытается ускользнуть. – Кажется, я сейчас в обморок упаду, - говорю и тянусь к нему губами, забираюсь руками под измятую изорванную рубашку, седлаю его бедра. – Скучала по тебе, - отрываюсь от него на миг и снова целую, растекаясь от вкуса, запаха, жадных касаний. – Люблю тебя.
- Ради этого стоило отправиться в Чистилище и выбраться из него, - хохочет падший в ответ.
- Не смей, - я хватаю его за воротник рубашки, рычу. – Никогда больше не смей!
- Я всегда буду к тебе возвращаться, Лис. – говорит Аарон серьезно, путая пальцы в моих волосах, целуя быстро и коротко. – Верь мне.
- Да, - и теперь моя очередь целовать его. Трогаю, вдыхаю, дышу им и не могу остановиться, не могу перестать, оторваться, потому что кажется, что, если отпущу, он снова исчезнет, что я проснусь. И все становится неважным, бессмысленным: время, осень за окном, сломанная вывеска «Безнадеги» и бренчание стэнвэя внизу, гудение в трубах.
Аарон вернулся, он теперь со мной. Все остальное – чушь и мелочь.
- Я тоже скучал, Лис. Слышал тебя.
Я улыбаюсь, закрываю глаза, прижимаюсь к нему так крепко, как только могу. Буду сидеть так вечно, буду прижиматься к нему так вечно. Я пьяна, я люблю, он со мной. А все остальное… К черту!
Вот только…
Я поднимаю на миг голову, смотрю в окно, на дождь, улицу и кусок серого, хмурого неба. Спасибо Тебе, что вернул мне Его, спасибо, что позволил жить.
Ответа не жду, зарываюсь носом в шею падшего, втягиваю запах, ощущая, как обволакивает меня знакомый ад, ощущая, как мой ластится в ответ, чувствуя осторожные поглаживания, мягкие прикосновения, слушая бархатный, шершавый шепот.