В феврале 1958-го года издательство ЖФФ переселилось на улицу Жакоб, обосновавшись в двух зданиях, стоящих углом друг к другу в глубине двора. Одно, в стиле XVIII века, было домом, в котором Форнеро нашли квартиру менее тесную, чем раньше, как только их дела пошли на лад. Другое, долгое время занимаемое знаменитым Фелисьеном де Р., завсегдатаем ресторанов и эксцентричной личностью высокого полета, о котором известно, что он вдохновил Пруста еще в большей степени, чем Монтескье, на создание образа Шарлюса, так вот это другое здание — это загородный дом эпохи Директории, затерявшийся между двух садов в самом центре Парижа. Эти дома, такие разные, но дополняющие друг друга, этот крохотный городской подлесок, в глубине которого все еще возвышается, стыдливо прикрытый мхом, бюст юноши, поставленный там господином де Р., неровно мощеный двор, чугунные решетки, деревянные панели — весь этот не слишком удобный, но очаровательный декор многое сделал для известности ЖФФ. Жос Форнеро добавил к нему последний мазок, обустроившись со своей секретаршей в своем бывшем жилье и сделав из своей бывшей спальни кабинет: знаменитый «Альков». Название произвело сенсацию. До такой степени, что завсегдатаи улицы Жакоб никогда не употребляли для обозначения кабинета господина Форнеро формулу, которая имела хождение в литературной службе Издательства: «медвежья яма». Чтобы оценить это, надо вспомнить, что на издательском жаргоне рукопись называется «медведь» и что о Жосе Форнеро, когда ритм его работы ускорился, говорили, будто он иногда тормозил прохождение текстов, когда на самом деле у него просто не было времени читать…
Период времени с 1958-го по 1962-й год, несмотря на тогдашний разгул политических страстей, явился для ЖФФ периодом эйфории. Казалось, что Жосу Форнеро удается все. Неизвестные писатели мечтают о его характерной обложке, маститые авторы тоже хотят пройти часть пути с этим издателем-фетишем, рукописи прибывают, возникают все новые предложения, просьбы. В тот год, когда издательство заполучило три из пяти главных премий конца года, все, кто имел отношение к литературе, завидовали Форнеро и пытались скопировать его приемы. Но есть ли они у него? Разумеется, он использует шанс, который встретился ему на пути, но с осторожностью и с некоторой долей хитрости. Он отвергает слишком очевидный успех. («Ангел» раздавил дремавшего в нем пуританина.) Или же, стремясь к успеху, он заставлял забывать о нем, привлекая писателей, имеющих репутацию трудных. Сотрудники, которых он привлекает, — часто неизвестные, он их поощряет и публикует, — сделают карьеру отчасти благодаря ему, и наступит день, когда уже их влияние будет работать на него. Так возник «метод Форнеро», но нужно быть очень большим умником, чтобы выявить его, настолько он прагматичен, нетороплив, что с его помощью никак нельзя объяснить успех 1958-1962-го годов, который скорее подтверждает старый закон, согласно которому «дождь идет там, где сыро». Но именно благодаря этим терпеливым посадкам первых сезонов сейчас Издательство обрело над своей крышей густую тень от выросших деревьев.
В 1960-м году одна из сестер госпожи Гойе, то есть тетушка по материнской линии Сабины Форнеро (у которой девушка, будучи студенткой, часто находила себе пристанище), передала в дар своей племяннице дом, которым она владела в Лувесьене. Жос и Сабина увидели тогда, какую выгоду они могут извлечь из «Лувесьена». Квартира, которую они только что купили на улице Сены, потому что окна ее выходили в сад, где царил эфеб Фелисьена де Р., была очаровательной, но тесной. Однажды в воскресенье, когда они обедали в «Королевской решетке» у Лазарефф, менее чем в километре от «тети Люс», Сабине пришла идея пригласить на следующее воскресенье нескольких завсегдатаев «Королевской решетки» и самих хозяев себе на полдник. В назначенный день часов в пять вечера десять машин караваном проделает путь от дома к дому и выгрузили на лужайке Форнеро парижский груз. Один художник, две бывших манекенщицы, взаимозаменяемые журналисты, театральные постановщики, актеры, которых позабавило само предложение, обнаружили сервированный на террасе чай, булочки, варенье. Особенно понравилось варенье, а так как «Пьер и Элен» тоже пришли и порешили, что надо бы повторить, то все с энтузиазмом принялись за булочки. В следующее воскресенье гостей набралось уже порядка сорока, из которых полдюжины были авторами Издательства.
В разгар сезона быстро вошло в привычку устраивать по воскресеньям под вечер заезды в Лувесьен, либо возвращаясь из загорода по западной автодороге («пораньше, до пробок»), либо после позднего обеда в «Липпе» или, разумеется, у Лазарефф. Эта традиция весенних и осенних полдников продлится около двадцати лет, переживет развод Жоса и его повторный брак после того, как Сабина ему перепродаст дом «тетушки Люс», переживет скандал, устроенный старой госпожой Гойе, и избавит Жоса от многих ужинов и тяжкого бремени. Некоторые из самых удачных операций ЖФФ будут проведены именно там, на поляне, под собачий лай и гам играющих детей, которых стало модно привозить в Лувесьен. В течение двадцати лет в начале апреля все будут спрашивать у Сабины, а потом у Клод, после тактичной паузы, но все тем же тоном: «Когда ты открываешь Лувесьен?»
Никто не мог предвидеть, что первые трудности ЖФФ возникнут из-за продуманного и прекрасно исполненного проекта, который был призван увенчать здание, столь быстро возведенное и укрепленное.
Летом 1962-го года, в ту пору, когда заканчивалась война в Алжире и когда, судя по всему, страсти должны были вот-вот успокоиться, Жос Форнеро решил, что наступил момент приступить к реализации идеи, которая уже два года его соблазняла и пугала одновременно: идея создать еженедельник. Он считал, что везде слишком много места отдается политике и недостаточно — книгам. Он чувствовал себя достаточно сильным и окруженным достаточным количеством друзей, чтобы преуспеть там, где издатели так часто ломали зубы. В июне 1962-го года, когда еще слышалось эхо алжирской драмы, он спросил у Максима Шабея, самого дипломатичного и терпимого из его авторов, не привлекает ли его эта авантюра. Шабей за лето посеял смуту в умах нескольких друзей, подготовил макет, залечил раны, чего-то кому-то наобещал, и первый номер «Наших идей» появился 15-го сентября. Так открылась новая глава в истории ЖФФ. Самая опасная?
Здесь не место детально разбирать злоключения прессы. Это не входит в рамки нашего исследования. Они интересуют нас ровно в той мере, в какой неудача поставила под угрозу существование ЖФФ и привела за несколько месяцев к тому, что Жос Форнеро потерял контроль над предприятием, которым он руководил, обладая полной независимостью. Независимостью, которая лишь слегка ущемлялась осторожностью одного склонного к игре банкира, не любившего «видеть Жоса ставящим слишком часто на красное и остающимся там слишком долго»…
За двадцать лет тридцать семь номеров «Наших идей», вышедших с сентября 1962-го года по май 1963-го, устарели. Бумага приобрела противную желтизну, цвет разочарований и прошлого. Верстка кажется одновременно архаичной и безразличной к канонам времени. Но содержание, тоже безразличное к моде, эклектичное со своего рода свирепым упрямством, ощутимым еще и сегодня, не устарело в той мере, в какой оно не соотносилось с той эпохой. Догадываешься, хотя не видно ни одной передовицы, чтобы та могла объяснить цели газеты (узнаешь стиль Форнеро, несколько высокомерный в своем упорстве), в чем заключалась мечта Шабея, Бретонна, Гандюмаса, Гевенеша, вдохновителей предприятия: доказать через тексты, что идеология, политика, эстетический терроризм были бы непрошеными гостями на рандеву, назначенном новой газетой. В общем, «Наши идеи» было плохим названием. Надо было сказать «Наши вкусы», но это значило бы плохо знать французов.