В самом сердце Спитлфилдзских трущоб на углу у заведения с завлекательным названием «Рог изобилия» поляк с Артемием Ивановичем вылезли из кэба и направились на Дорсет-стрит. Тотчас их окликнул констебль, стоявший рядом с дверями трактира.
– Осторожно, джентльмены, вам не стоит туда соваться. Даже полицейские не рискуют ходить по этой улице в одиночку.
– Благодарю, сэр, – ответил Фаберовский. – Мы знаем, куда идем.
Дорсет-стрит была грязной, короткой, плохо вымощенной улочкой, на которой не смогли бы разъехаться две телеги. Почти все здания на ней занимали ночлежные дома, за исключением нескольких меблирашек самого последнего разбору. Надписи над открытыми дверями ночлежек и на холстинах транспарантов, загораживавших нижнюю часть грязных окон, уведомляли о стоимости кроватей: четыре пенса за ночь. Вокруг каждого входа в ночлежку прямо на тротуаре вдоль стен спали вповалку бродяги, словно это был проселок где-нибудь в Кенте между полями с плантациями хмеля.
Поляк довел Владимирова по Дорсет-стрит до мрачного здания Кроссингемского ночлежного дома, где Фаберовский внезапно свернул в узкую кирпичную щель арки на другой стороне улицы между мелочной лавкой и подъездом дома № 26. Проход по ширине чуть больше самого Артемия Ивановича вывел их в тесный, похожий на кишку двор-тупик глубиной в три плохо выбеленных до окон второго этажа здания с каждой стороны. Между домами весь дворик сплошь был завешан сушившимся на веревках бельем.
– Послушай, милочка, – обратился Фаберовский к стоявшей у подворотни полненькой молодой женщине в удивительно чистом белом фартуке. – Я был тут вчера у мадам Шапиро, но никак не могу вспомнить, в которой из дверей я ее нашел.
– Нельзя так напиваться, – наставительно сказал ему Артемий Иванович.
– Вот тут Шапиро, – женщина плюнула в сторону одной из дверей по левую сторону двора.
Поляк взялся за ручку двери, но тут в узком проходе у него за спиной кто-то пьяно проревел:
– Посторонись! Мэри, что ты тут торчишь перед дверью?! Меня вышвырнули с работы, а ты точишь лясы попусту!
Фаберовский обернулся и увидел коренастого усатого ирландца в пыльном котелке. Женщина, собравшаяся было войти к себе в комнату, на двери которой мелом была начертана цифра «13», задержалась и бросила тому через плечо:
– Тебя выгнали, Джой, так ты еще пропиваешь наши деньги! На что мы будем теперь жить?
– Не знаю, – сквозь зубы процедил ирландец.
– Тогда как ты собираешься платить за комнату? – с вызовом спросила Мэри. – Дядя же предупреждал, что на этот раз он не собирается из-за меня делать что-нибудь себе в убыток.
– Еще бы! Я вообще удивляюсь, что он тебя терпит после того, как ты сбежала из Дьеппа сюда обратно, когда он вытащил тебя из борделя Шапиро и отвез во Францию! Будь у меня такая племянница, как ты, я бы задушил тебя собственными руками, – и в подтверждение своих слов мужчина схватил женщину за горло.
Они толкнули Артемия Ивановича в брюхо, тот икнул, посторонившись, и запутался головой в висевшей на веревке простыне.
– Убери руки, подлец! – вскрикнула женщина и ирландец, грязно выругавшись, ударил ее в лицо. Она не осталась в долгу и мужчина дал ей еще несколько тумаков.
– Что нам дел-ик-ать? – спросил Артемий Иванович, выпутавшись из мокрой простыни и не переставая икать. – Надо пом-ик-очь?
– Ну, это уж как пан сам захочет, – сказал Фаберовский. – Но я на его месте лучше бы пошел к Шапиро и выпил воды.
– Да черт же-ик побери! – выругался Владимиров, замученный внезапно навалившейся на него напастью.
Он схватил мужчину за воротник и развернул лицом к себе. Тот тут же сорвал с головы кожаный котелок и напал на Артемия Ивановича, орудуя своим головным убором, как гирей. Последовал неожиданно сильный удар по голове, и Артемий Иванович непременно свалился бы на землю, если бы поляк не угомонил ирландца ударом трости и не отволок Владимирова к двери в самом дальнем доме слева, прямо перед нужником.
Здесь и жила Хая Шапиро. Она оказалось еще вполне молодой рыжей еврейкой с пышными, увязанными в узел на затылке, волосами. Еврейка помогла Фаберовскому внести тело в дом и уложить на кровать. Вымоченное в холодной воде полотенце, положенное на лоб, вскоре привело Артемия Ивановича в себя.
– Что это было? – спросил он.
– Барнет до вчерашнего дня был носильщиком на Биллинсгейтском рыбном рынке, – пояснила Шапиро. – У них у всех особые котелки – вы тоже можете купить такой у Эдуарда Спунка на Лав-лейн – чтобы носить большие ящики с рыбой на голове. В нем весу фунтов пять, не меньше.