– Послушайте, Дымшиц, – нехотя сказал Артемий Иванович. – Вот вам деньги, вы должны будете заплатить их сейчас за помещение.
Вид четырех новеньких пятифунтовых банкнот мгновенно изменил настроение управляющего.
– Сию минуту обделаем ваш гешефт, товарищ Гурин! – взбодрился Дымшиц и трепетно спрятал банкноты за подкладку картуза.
Тут он обратил внимание на поляка, к которому Келли, допив остатки пива, стала приставать уже более настырно. Теперь поляку приходилось выдирать ее руки откуда-то из-под стола.
– Сэр, я вижу, что вам с вашей невестой нужны обручальные кольца. Их есть у меня как раз две отменнейшие штуки.
Дымшиц достал из кармана два медных кольца.
Келли с готовностью протянула к Дымшицу правую руку с выставленным безымянным пальцем. Фаберовский перехватил ее за запястье, а ирландка, приняв спьяну это за несомненный знак внимания, развернулась вместе с табуреткой и повисла у поляка на шее, пытаясь его облобызать.
– Так вот вам зачем нужны казенные деньги! – расцвел Артемий Иванович.
– Да отстанешь ли ты, дура! – взревел поляк, и после нескольких безуспешных попыток освободиться от объятий пьяной ирландки, схватил ее за горло. Келли в испуге ослабила хватку, и когда Фаберовский отпустил ее, истошно заверещала «Караул, убивают»!
Тотчас из-за стойки выскочил хозяин пивной и вместе с половым первым делом сграбастали Дымшица как человека, известного всей Бернер-стрит за отъявленного дебошира.
– Я тут ни при чем, мистер Хагенс! – успел крикнуть управляющий клубом, прежде чем вылетел на улицу, собственным телом распахнув дверь.
Вслед за Дымшицем взашей были вытолканы и все остальные.
– Еще раз придете скандалить – вызову полицию! – крикнул им вслед Хагенс.
– Ты меня хочешь бросить, – загундосила Келли, стоя рядом с поляком. – На что я теперь буду жить?
«Хорошо что пан Артемий не понимает английский, – подумал Фаберовский. – Ему было бы, что комментировать».
– Нам пора идти, – объявил он Артемию Ивановичу с Дымшицем и большими шагами направился в сторону церкви Св. Марии, башня которой торчала над крышами домов. За ним, быстро семеня ногами, поспешили оба гешефтмахера и Келли, которая сменяла плаксивые причитания отборной руганью и дурацкими сентиментальными песенками.
Незадолго до четырех они подошли к церкви Сент-Мери-Матфелон и встали у прохода в каменной ограде. Тамулти с ирландцами явился ровно в четыре, когда забили огромные часы на башне. Оба они были насуплены и сердиты, и все время прятались за спину доктора, чтобы не вступать ни в какие разговоры с Артемием Ивановичем.
– Сейчас мы пойдем осматривать помещение под мастерскую, – сказал поляк. – Оно тут, рядом, во дворе Восточно-Лондонского театра.
Он повернулся, чтобы показать дорогу, но тут ему на шею опять бросилась Келли, заливаясь пьяными слезами и ласково называя его по-русски «драной сюкой». Под ехидные замечания Артемия Ивановича и неодобрительное ворчание Тамулти насчет того, что он сделал бы с этой коровой, будь на то его воля, Фаберовский был вынужден сдать Келли на руки подоспевшему констеблю и тот повел ее в часть на Леман-стрит, чтобы потом представить перед Темзенским судом магистратов по обвинению в приставании к мужчинам на улице.
Слабые попытки поляка оправдаться тем, что он эту Келли и знать не знает, были с торжеством парированы Артемием Ивановичем:
– А что же вы тогда, Фаберовский, мне ее утром сватали, если не знаете? И после этого вы хотите, чтобы я доверил вам казенные суммы?! Дымшиц, Дымшиц, это была шутка!
У Артемия Ивановича затряслись руки, когда он увидел, как при словах о «казенных суммах» полезли вверх густые брови управляющего клубом.
– Ну взгляните на меня, да кто мне, такому дураку, казенные суммы доверит?
И на всякий случай Владимиров показал Дымшицу язык и звучно поболтал им во рту.
Тяжело вздохнув и не смея даже глядеть в сторону ирландцев, Фаберовский повел всех к Восточно-Лондонскому театру и через здание театра и узкий мощеный проход провел их на другую сторону квартала, на Филдгейт-стрит. С улицы Фаберовский с Артемием Ивановичем проникли на задворки театра, где на захламленным старыми декорациями дворе стоял кирпичный сарай с высокой закопченной трубой, оставив ирландцев и Дымшица на улице.