Зато когда мастер Робинтон тепло приветствовал его, паренек прямо-таки надулся от гордости.
— Ты прекрасно воспользовался представившейся возможностью. Только будь любезен, юный Пьемур, объясни мне скорей, что означают твои загадочные сигналы, — или я лопну от любопытства! Насколько я понял, «старый дракон» означает Древних?
— Вы правы, мой господин. — Повинуясь знаку Робинтона, Пьемур уселся и начал свой рассказ. — Т'рон на Фидранте и еще двое всадников на голубых заявились, чтобы забрать у мастера рудокопов сапфиры!
— А ты совершенно уверен, что это были Т'рон с Фидрантом?
— Совершенно! Я видел их пару раз еще до ссылки. А потом, самим рудокопам они прекрасно известны.
Главный арфист сделал ему знак продолжать, и мальчуган красноречиво описал все события минувшего дня, вдохновленный таким изумительным слушателем, как мастер Робинтон, который напряженно внимал ему, не задавая ни единого вопроса. Потом Главный арфист заставил Пьемура повторить рассказ снова, но на этот раз его интересовали подробности, реплики, а уж сцену столкновения Древнего с мастером рудокопов Пьемуру пришлось передать до мельчайших деталей. Робинтон одобрительно посмеялся, услышав о находчивости Пьемура, похвалил за осторожность, когда услышал, что тот спрятал ограненные сапфиры в сапоги. Только тогда паренек вспомнил, что должен отдать драгоценные камни Главному арфисту. Он выложил сапфиры на стол, и солнце ярко заиграло на их отполированных гранях.
— Я сам переговорю с мастером Никатом. Думаю, мы с ним увидимся сегодня же, — проговорил Робинтон и, держа камень двумя пальцами, принялся рассматривать его на свет. — Изумительная работа — ни единого изъяна!
— Мастер так и сказал, — осмелев, поддакнул Пьемур. — Думаю, не так-то просто подобрать нужный синий цвет для мастеров нашего Цеха! Мастер Робинтон удивленно воззрился на Пьемура, потом удивление сменилось добродушной улыбкой.
— Надеюсь, молодой человек, это вы тоже оставите при себе?
Пьемур важно кивнул.
— Разумеется. А вот если бы у меня был свой файр, вам бы не пришлось беспокоиться ни из-за меня, ни из-за камней. К тому же можно было бы задать жару негодяю Т'рону.
Лицо Главного арфиста мгновенно переменилось, теперь на нем не было и следа добродушия, глаза метали молнии. Пьемур был уже и сам не рад, что сболтнул лишнее. Он даже не мог спрятать взгляд от суровых глаз мастера Робинтона, хотя больше всего на свете ему хотелось уползти куда-нибудь подальше, скрыться от явного неодобрения учителя. Паренек сжался, прекрасно сознавая, что его дерзость достойна хорошей оплеухи. — Когда ты проявляешь смекалку, как, например, вчера, — после невыносимо долгого молчания произнес мастер Робинтон, — то тем самым подтверждаешь то доброе мнение, которое Менолли высказала о твоих способностях. Но сейчас ты подтвердил то худшее, что говорили мне про тебя мастера нашего Цеха. Я не противник честолюбия и умения самостоятельно мыслить, но… — внезапно из его голоса исчезло холодное неодобрение, — …но самонадеянность считаю непростительным пороком. А тот, кто осмеливается осуждать всадника, допускает преступную неосмотрительность. К тому же, — Главный арфист предостерегающе поднял палец, — ты спешишь получить привилегию, которую никоим образом не заслужил. А теперь ступай к мастеру Олодки и выучи, как правильно передавать слово «Древний».
Добродушная нотка, вновь прозвучавшая в его голосе, совсем доконала Пьемура — ему было бы куда легче, если бы мастер как следует отругал его за дерзость или даже надавал подзатыльников. Он счел за благо поскорее убраться, хотя ноги плохо слушались.
— Пьемур! — окликнул его мастер Робинтон, когда он возился с дверной ручкой. — Хочу тебе сказать, что на прииске ты проявил себя молодцом. Только прошу тебя, — и в голосе его послышалось такое же изнеможение, какое он частенько слыхал у мастера Шоганара, — постарайся держать язык за зубами!
— Постараюсь, мой господин, обязательно постараюсь! — голос Пьемура предательски сорвался, и он выскочил из кабинета, чтобы мастер не увидел на его глазах слез стыда и облегчения. Он постоял минутку в безлюдном коридоре, от души радуясь, что в этот час вокруг никого нет. Мальчуган искренне стыдился своей опрометчивой выходки. Мастер как всегда прав: нужно научиться сначала думать, а потом уже говорить — тогда ему и в голову не пришло бы ляпнуть такое про всадника! Любой другой мастер задал бы ему хорошую трепку. Домис — тот бы не колебался ни секунды, да и сонный мастер Шоганар, чью руку он не раз ощущал на своей физиономии за непозволительную дерзость, — тоже… И что его стукнуло — обругать всадника, пусть даже Древнего, да еще в разговоре с самим мастером Робинтоном! Это непревзойденная наглость, даже для него, Пьемура.
Паренек содрогнулся и дал себе горячую клятву впредь обуздывать свои мысли, а еще пуще — язык. Особенно теперь, когда он в курсе действительно важных событий. Ведь еще до своего нескромного замечания он был уверен: появление на прииске Древних, а тем более — цель этого появления, неприятно удивит Главного арфиста.
Да и что можно предпринять против незаконных набегов Древних на север?
Пьемур яростно дернул себя за ухо, так что на глаза навернулись слезы, и побрел по коридору. Спрашивается, как выяснить барабанный сигнал для слова «Древние»? При сложившихся обстоятельствах он не может просто так взять и спросить Дирцана, не объяснив, зачем ему это нужно. Не может он спросить и у других учеников. Они и так на него взъелись за слишком быстрые успехи в учебе. Но он был уверен, что случай не замедлит представиться.
Потом паренек задумался: интересно, зачем мастер Робинтон велел ему узнать этот сигнал? Может быть, он понадобится Пьемуру в будущем? Значит, Главный арфист ожидает, что за этим визитом Древних последуют и другие? Непонятно…
Эти размышления занимали Пьемура несколько дней подряд, пока ему и вправду не представился случай отыскать нужный сигнал.
К негодованию Пьемура, Дирцан встретил его так, как будто он нарочно задержался, чтобы уклониться от чистки барабанов. Это было первое задание и, поскольку Пьемур не мог полировать барабаны, когда они были в работе, то провозился до самого обеда.
После еды ему пришлось осваивать еще один вид деятельности, принятый на барабанной вышке, поскольку он на свою беду так хорошо запоминал сигналы. Всем ученикам полагалось, услышав сообщение, записать его. Потом Дирцан проверял, что получилось у каждого. Сначала Пьемуру показалось, что это совершенно безобидное занятие, и только потом выяснилось: оно сулит ему очередную неприятность. Все барабанные депеши считались секретными. На взгляд Пьемура, это было изрядной глупостью — ведь большинство подмастерьев и все без исключения мастера отлично разбирались в барабанных сигналах. Так что добрая треть обитателей Цеха арфистов понимала большинство барабанных посланий, грохочущих над долиной. Тем не менее, если слухи о чем-то особо важном начинали гулять по всему Цеху, в этом было принято винить болтливых учеников барабанщика. И вот теперь роль козла отпущения собрались навязать Пьемуру!
Когда Дирцан впервые обвинил его в излишней болтливости, — а случилось это через пару дней после того, как он стал записывать сообщения, — он уставился на подмастерья в полном недоумении. За что тут же получил увесистую оплеуху.
— Учти, Пьемур, со мной твои номера не пройдут. Я их знаю наперечет.
— Как же так, мой господин! Я бываю в Цехе только во время обеда, да и то не всегда…
— Не смей возражать!
— Но послушайте, мой господин…
Дирцан наградил его очередной оплеухой, и Пьемур скорбно удалился, чтобы наедине подумать, кто же из учеников роет ему яму. Не иначе как Клел! Но как его остановить? Мастер Робинтон не должен услышать такую отъявленную ложь!