— Я не понимаю тебя.
Наступило напряженное молчание. Вдруг Мисбах Саид судорожным движением вцепился в руку лейтенанта и исступленно закричал:
— Ты понимаешь… понимаешь… понимаешь!..
Лейтенант нажал на тормоз и остановил машину. Он спокойно убрал со своего локтя руку Мисбаха, на его лице не отразилось и тени раздражения.
Песчаная буря усиливалась. Поначалу лейтенант пытался прибавить скорость, но потом решил переждать бурю и остановил машину у обочины. Он достал из кармана пачку сигарет и предложил Мисбаху, но тот с отвращением отказался. Лейтенант закурил сигарету и, выпустив небольшое облачко дыма, сказал спокойно:
— Ты еще не знаешь очень многих вещей…
— Но я знаю многие другие вещи. Достаточно того, что после сегодняшнего дня я буду знать, что страж закона может на виду у всех совершить преступление и спокойно разгуливать на воле.
— Ты считаешь это преступлением?
— Да. Ты мог его спасти.
— Страж закона не должен спасать кого-либо.
— Ты должен, это твоя прямая обязанность.
— Слушай меня внимательно. Человек, избравший жизнь в пустыне, не должен ни на кого полагаться, потому что он не подчиняется ничьей власти. Он пользуется такой полной свободой, что даже не знает, как ею распорядиться: то ли мчаться за газелями, то ли за миражем. Когда он почувствует себя обессиленным и умирающим от жажды, он должен сам себя спасать. Он обязан платить за свою свободу.
Мисбах Саид начал дрожать. Наклонившись к лейтенанту, он спросил:
— Если Джаббур был свободен, то почему он все же пытался опереться на тебя?
— Если ты считаешь, что он подчинялся власти, — сказал лейтенант, — то почему он осмелился поднять голос против меня, перетянуть наивных людей на свою сторону? Он знал, что никто не придет к нему на помощь. Туареги ведь учили его, как жить в этом мире. Он избрал пустыню, и смерть стала платой за свободу. Власть не оберегает тех, кто поднял против нее свой голос, противопоставил себя ей. До тех пор пока власть обеспечивает тебя хлебом, заботится о тебе, оберегает тебя, ты не должен терять головы и во всеуслышание заявлять о своей вражде к ней. Она платит тебе за молчание. Она навсегда покупает твое молчание. Тем, кто избрал свободу, остается лишь искать убежище в пустыне.
Мисбах воскликнул с угрозой в голосе:
— Оправдание преступника отвратительнее самого преступления! Подожди… Дай мне только добраться до столицы. Я разоблачу тебя в прессе, опишу во всех подробностях твое преступление и не остановлюсь „перед тем, чтобы подать на тебя в суд.
Лейтенант улыбнулся и сказал:
— Ничего у тебя не выйдет. У тебя нет ни одной улики против меня. Настоящее преступление совершила пустыня. Никто его не убивал, его убило стремление к свободе. Свобода — вот истинный преступник, которого следует вызвать в суд. Что же касается меня, то я не совершил ничего предосудительного… просто немного опоздал. Опоздал немного. Ну, умышленно, на несколько часов или, может быть, на полдня. Но этого было достаточно, чтобы остальное довершила за меня пустыня. Не такое уж суровое наказание от имени власти, против которой он взбунтовался и из рук которой отказался принимать хлеб. Моих признаний никто, кроме тебя, не слышал. Необходимо свидетельство третьей стороны, чтобы доказать мое преступление, как ты это называешь.
— Но ведь есть люди, которые выступят свидетелями на моей стороне. Они рассказывали о твоей ненависти к Джаббуру и ненависти твоих сообщников — губернатора и начальников уездов. Люди любили его. Они выступят свидетелями против тебя. Ты ненавидел его, потому что он видел вас насквозь. Я раскрою…
— Хватит, — холодно прервал его лейтенант. — Одного знания правды в наше время недостаточно, чтобы подвергнуться преследованиям. Знаешь ли ты, что мой родной брат тоже был оппозиционером?
Он сделал паузу, наблюдая, как пыль струится по ветровому стеклу, затем продолжил:
— Мой брат был настолько упорным оппозиционером, что власти быстро поняли, как он опасен для них. И неожиданно он исчез.
У Мисбаха вырвался крик изумления:
— Исчез?!
— Да, исчез, и никому ничего не известно о нем до сегодняшнего дня.
— Как он мог исчезнуть?
Не обращая внимания на его вопрос, лейтенант продолжал:
— Однажды я узнал подоплеку этого события, но мне пришлось выбирать: либо бороться за правду, либо навсегда отказаться от нее.
— Ты предал свою совесть?
— Да, я хотел жить, я выбрал хлеб.
Мисбах Саид насмешливо произнес:
— Сменял правду на хлеб.