Но вот случилось: Дамуми влюбился. Крепко полюбилась ему Тамима. Сказывали, что и она его любит. Люди замечали, что не отходят они друг от друга на гуляньях, где до полуночи засиживается молодежь, судачили про них. И стала Захра запирать Тамиму дома, запрещала ей ходить по вечерам на гулянья, кормила ее досыта плеткой покойного отца. Тогда посватался Дамуми к Тамиме через шейха Мухаммаду, но Захра наотрез отказала: Дамуми не мужчина, а ей потомство нужно, чтобы себя настоящей бабушкой чувствовать, не может Дамуми отцом быть, бессилен. Напрасно пытался шейх убедить ее, что это все пустые слухи, лживая молва, какую разносят люди каждый день по Наджу, по всему свету. Захра ответила пословицей: «Нет дыма без огня» — и пальцем показала: вот, мол, девушка, на которой он женился, так девушкой и осталась. И поклялась Захра напоследок, что Тамима станет его женой только через ее труп.
Впервые в жизни вернулся шейх Мухаммаду ни с чем. Тот, что всех молодых в Надже высватал и замуж выдал. А с Дамуми неудача — горше быть не может! Поведал ему все это шейх однажды после вечерней молитвы. Но Дамуми отнесся к известию спокойно, сказал, потягивая маленькими глотками зеленый китайский чай:
— Я все равно женюсь на ней!
При свете луны увидел шейх, как сверкнули глаза Дамуми, устремленные на горящие уголья, и промолвил так же спокойно:
— Аллах всеведущ!
С тех пор стали поговаривать в Надже, что Дамуми тайно встречается с Тамимой на пастбищах, несмотря на все запреты Захры.
Так оно и было до той холодной зимней ночи…
Поток
Восстановив равновесие, Дамуми попытался разглядеть во тьме вершину холма, но ничего не увидел. Понял: видеть далеко мешает свет фонаря. Вода мутная, ледяная, поток бушует. Дело плохо: в середине долины, у подножия холма, он еще не так взыграет. Дамуми вытащил шест из воды и, размахнувшись, воткнул его в нескольких шагах перед собой. Сделал осторожный, но широкий шаг. Поток ревел, становясь все глубже. Да, надо бы второй такой шест, как палаточный. Костыль шейха Мухаммаду маленький, с ним не удержишься — вон как хромать, изворачиваться приходится… Дамуми согнулся в три погибели, опираясь под острым углом на шест. Задержал дыхание, готовясь к следующему шагу. Почувствовал, как струя воды бьет по ногам. Он быстрым движением вытащил шест, с силой швырнул его вперед, напрягся, сделал громадный шаг — дальше, чем воткнул шест. Откинулся немного назад и, навалившись всем телом, укрепил свою опору. Поток налетал словно бешеный пес. Ноги дрожали, но он понимал, что останавливаться нельзя. Молниеносным движением выхватил шест, бросил вперед, шагнул. Неистовство потока достигло предела. Вода выбивала почву из-под ног. Дамуми глубоко дышал. Холода он не чувствовал. Дождь все еще шел, но и о нем он не думал, только вот одеяло намокло, отяжелело, не нужно оно ему вовсе, мешает… В свете фонаря он увидел неподвижное тело змеи, проплывавшее мимо: мертвая, скорее всего… Его не бросило в дрожь, как всегда, когда он слышал ее шипение, замечал ее в траве… Страх перед гадиной рассеивался лишь тогда, когда он ясно видел ее, видел всю, целиком, и вместе со спокойствием приходило страстное желание действовать. Он не отступал никогда… Почему страх перед смертельной опасностью проходит, только когда столкнешься с ней лицом к лицу? Наверное, и солдат забывает обо всем на свете и побеждает свой страх, когда начинается сражение…