Рабочий. На Ангальтском вокзале с шести часов засела дивизия гвардейских стрелков. В «Форвертсе» пока еще все в порядке. Нынче, Карл, нам может пригодиться твой Пауль.
Тишина.
Манке. Обычно здесь помалкивают о Пауле.
Рабочий (расплачивается). Сегодня день необычный. (Уходит).
Манке (Глуббу). А в ноябре разве было обыкновенное время? Вам надо взять в руки штангу, и тогда вы почувствуете на пальцах что-то липкое.
Глубб (холодно). Что угодно этому господину?
Бультроттер. Свободы! (Снимает пиджак, отстегивает крахмальный воротничок).
Глубб. Полиция запрещает пить без пиджака.
Бультроттер. Реакционер!
Манке. Они репетируют «Интернационал» на четыре голоса с тремоло. Свобода! Это, наверно, значит, что человеку в крахмальных манжетах велят вымыть отхожее место?
Глубб. Они крушат вдребезги фанеру, отделанную под мрамор.
Августа. А что, разве этим, в белых манжетах, зазорно вымыть уборную?
Бультроттер. Эй, парень, тебя надо к стейке!
Августа. Тогда пусть эти, в белых манжетах, перестанут ходить в сортир.
Манке. Августа, не выражайся.
Августа. Эй, постыдитесь, свиньи, вам надо выпотрошить кишки, вас, которые в белых манжетах, надо вздернуть на фонарях! Фрейлейн, прошу вас, уступите дешевле, мы проиграли войну! Нечего заниматься любовью, если карман в дырах, и нечего воевать, если не умеете! Снимите ноги со стола, тут дамы! С какой стати мне нюхать ваши потные ноги, негодяй!
Глубб. У него манжеты вовсе не белые.
Пьяный брюнет. Что это там так громыхает?
Манке. Пушки!
Пьяный брюнет (улыбается натянутой, улыбкой). Что это там так звякает?
Глубб бежит к окну, рывком отворяет его, они слышат, как по улице проезжают пушки. Все — у окна.
Бультроттер. Вот они какие — майские жуки!
Августа. Господи боже, куда это они едут?
Глубб. К зданиям газет, девчонка! Это все читатели газет. (Закрывает окно).
Августа. Господи боже, кто это там в дверях?
Краглер, скользя на подошвах, как пьяный, появляется в дверях.
Манке. Вы, должно быть, кладете под дверью яйца?
Августа. Кто ты такой?
Краглер (злобно ухмыляясь). Никто!
Августа. У него по лицу льется пот. Ты что, бежал?
Пьяный брюнет. У тебя, наверно, понос?
Краглер. У меня нет поноса.
Манке (глядя на него через стол). Ну, парень, выкладывай, чего ты там нашкодил. Я такие рожи знаю.
Мария (появляется из-за его спины). Он никак не нашкодил. Я пригласила его, Августа, ему негде ночевать. Он был в Африке. Садись.
Краглер по-прежнему стоит в дверях.
Манке. Был в плену?
Мария. Да, и пропал без вести.
Августа. Без вести?
Мария. Да, и в плену. А они тем временем увели у него невесту.
Августа. Ну что ж, иди к маме Августе. Садись, артиллерист. (Глуббу). Пять двойных стаканчиков вишневки, Карл!
Глубб наливает пять стаканов, а Манке ставит их на столик.
Глубб. У меня на прошлой неделе увели велосипед.
Краглер подходит к столику.
Августа. Расскажи-ка нам про эту Африку!
Краглер не отвечает, но пьет.
Бультроттер. Выплюнь это вино. Хозяин бара — красный.
Глубб. Кто?
Бультроттер. Красный.
Манке. Послушайте, господин, ведите себя прилично. Здесь нет красных, запомните.
Бультроттер. Хорошо, если так.
Августа. А что ты делал там, за морем?
Краглер (обращаясь к Марии). Стрелял неграм в брюхо. Мостил дороги. Говоришь, у тебя что-то с легкими?
Августа. А долго ли?
Краглер (снова Марии). Двадцать семь.
Мария. Месяцев.
Августа. А раньше?
Краглер. Раньше? Лежал в окопе, на сырой глине.
Бультроттер. И что вы там делали?
Краглер. Воняли.
Глубб. Да, там-то можно было бить баклуши сколько вздумается.