– А, ну тогда в другой раз, – благодушно разрешил рыцарь, и Эдвард чуть ли не бегом направился к дороге, подтягивая за уздцы лошадь. – Так драпнул, что в седло забраться забыл, – сказал Мюфла.
Мы с ним смотрели вслед Эдварду, пока тот не добрался до гребня холма и не спустился на ту сторону, пропав из виду.
Можно было сказать, что Эдвард просто постеснялся косолапо лезть в седло после того, как кое-кто взлетел на лошадь без упряжи. Но сказать так – это польстить. А делать комплименты невежам я не собиралась. Не говоря ни слова, я пошла к замку, и сэр Мюфла тут же догнал меня, пристроившись рядом. Он старался идти нога в ногу со мной, но всё время слишком широко шагал, поэтому ему приходилось делать шаг – и ждать, делать шаг – и ждать. Это было смешно, и как я ни пыталась скрыть улыбку – всё равно улыбнулась.
– Почему он назвал вас Гутун? – тут же спросил Мюфла. – Вы же – Маргарита.
– Да, – сказала я, перестав улыбаться и уставившись в траву. – Но это слишком длинное и сложное имя для простых людей. Поэтому слуги и соседи звали меня Гутун. Только папа и мама называли Маргарет.
– Мне не нравится, – заявил он, будто кого-то интересовало, что ему нравится, а что нет. – Какой-то обрубок вместо имени. Маргарет подходит вам гораздо больше.
– Возможно, – пробормотала я и добавила уже громко и как можно строже: – Вы почему разгуливаете в таком виде? Пруденс не нашла рубашку вашего великанского размера?
– Нашла, – сказал он спокойно. – Но я решил надеть её после бани.
– Зачем вам баня? Вы же замечательно выкупались. Вместе с конём.
– А вы замечательно за мной наблюдали, – подхватил он. – Только готов поспорить, вам понравилось больше, чем вашему жениху. То-то парнишка так быстро сбежал, – он привычным жестом потёр подбородок. – Первое впечатление, говорят, обманчиво, но как по мне – этот Дофо вам не подходит. Вафля он какая-то.
– Зато вы – ванильный коржик! – вспылила я неожиданно для себя самой. – Идите-ка вы… в баню! А то всё время чешетесь. У вас не блохи, случаем, завелись?
Но Мюфла ничуть не обиделся, и выглядел даже довольным.
– А что вы сразу полыхнули, леди? – спросил он. – Я всего-то сказал, что Вафля вам не подходит.
– Не ваше дело, – ответила я, убыстряя шаг. – Я знаю Эдварда с детства, мы вместе играли. Он неплохой человек. Самое главное – тактичный и не будет ущемлять мою свободу в отличие от…
Если бы ещё кто-то обратил внимание на мои слова!
– Значит, вы назначили меня опекуном, леди Маргарет? – перебил рыцарь. – Я ведь слышал.
Он слышал! Сказал бы прямо – подслушивал!
Я резко остановилась, и ему пришлось обнять коня за морду, чтобы тоже остановиться.
– А что вы хотели, чтобы я ему сказала? – я посмотрела рыцарю в глаза и тут же пожалела об этом – во-первых, смотришь снизу вверх, а это уже ставит тебя в зависимое положение, во-вторых, всё время смотришь не в лицо, а на голую грудь…
Что у него в этом мешочке? Интересно, какому святому он молится?..
Ой, а мне-то какая разница?!
Тут впору было помотать головой, чтобы избавиться от наваждения, и бежать-бежать-бежать – прочь от соблазна, но я продолжала упрямо смотреть на сэра Мюфла.
– К вашему сведению, я сказала то, что соответствует действительности. Когда папа отправлял вас ко мне, он явно имел в виду это.
Я вдруг поняла, что происходящее совершенно не вписывается в мою привычную жизнь. Вот – весна. И, наконец, мир. Вот – луг, на котором я сегодня нашла фиалку. И вот передо мной полуголый мужчина – красивый, как языческий бог. Или как король варваров. И я разговариваю с ним, чувствуя себя не наследницей замка, титула и земли на пятьдесят миль окрест, а маленькой слабой девчонкой, которой только и хочется, что прижаться к широкой груди, разреветься и взмолиться: защити меня от всех, не уходи от меня, пожалуйста…
– Нет, ваш папаша имел в виду совсем другое, – возразил Мюфла, разрушая волшебное наваждение. – И вы сами прекрасно это знаете.
Он смотрел на меня, а я краснела, краснела, и ничего не могла с собой поделать.
– Вы что, читали письмо? – спросила я и не узнала своего голоса – так слабо и тонко он прозвучал.
– Письмо? – рыцарь приподнял брови. – Нет. А что там?
– Ничего, – быстро ответила я, выдохнув. – Просто в письме как раз написано, что папа поручает меня вашей опеке.
– Да? – переспросил он с сомнением, но тут же вальяжно сказал: – Всё равно это не имеет значения.
– Почему? – я облизнула вмиг пересохшие губы.
Он поманил меня пальцем, будто хотел рассказать какой-то секрет, и я подалась к нему, как заколдованная. Он наклонился и сказал негромко: