Я напился дождевой воды и ударил крылом по своему отражению, обдав брызгами Костю Малинина, скакавшего по ту сторону лужицы.
– Костю-чок-чок-чок! Ну, как жизнь?
– Заме-ча-тельная! – чирикнул Малинин, брызгая в меня водой.
– А что я тебе говорил? А ты говорил: «Превратимся лучше в бабочек»! Давай искупаемся!
– Холодно! Давай лучше овёс искать. Очень-чень есть хочется.
Найти овёс на нашем дворе оказалось делом нелёгким. Мне попадались и конопляные зёрнышки, и арбузные семечки, и семечки обыкновенные, а вот овса всё не было.
– Ты че-чего дерёшься! – услышал я вдруг за спиной Костин голос. – Юр-чик! Он у меня из хвоста перо выдернул! Хулиган какой!
Я оглянулся и увидел, что невдалеке от меня Костю Малинина гоняет по траве здоровенный бесхвостый воробей.
– Я скачу, – затрещал Костя, подбегая вприпрыжку и прячась за мою спину, – вижу, в траве овёс лежит, нагнулся – слышу, у меня из хвоста кто-то перо дёргает! Хулиганство какое!
– Ты че-чего к маленьким пристаёшь? – спросил я, подскакивая к здоровенному воробью. – Че-чего ты людям выходной день-день портишь?
– Я ни-че-че-го! А че-че-го этот птен-чик на мой овёс разлетелся? На чу-чу-жой двор заявились да ещё распоряжаются здесь! Что-то я вас здесь раньше никогда не замечал!
Я хотел по-хорошему объяснить воробью, почему он не мог нас раньше видеть на дворе, но верзила-воробей и не стал меня слушать. Он подскочил ко мне и, не говоря ни слова, ударил меня по-воробьиному крылом в грудь. Ударил. Отскочил. Ноги расставил и крылья для устрашения распустил.
Но я не растерялся. Я тоже распустил крылья веером, хвост – трубой, подскочил к верзиле нос к носу да ка-ак дам ему подножку! Обыкновенную человеческую подножку. Конечно, верзила-воробей не знал такого приёма и, хотя он был выше меня на целую голову, свалился на траву как подкошенный. Лежит на лопатках, ноги кверху задрал и молчит и больше не задирается. Он думал, наверное, что мы ему сейчас с Костей зададим хорошую взбучку. А мне этого воробья почему-то даже жалко стало.
– Эй ты, куцый! – сказал я. – Вставай! У, нас лежачего не бьют! Можешь проваливать… Впро-чем-чем, можешь и остаться! Мы тебя сейчас-час угостим овсом. Костя, где овёс?
– Здесь, в траве. Вот ов-син-синки, и вот ов-син-синки.
Но бесхвостый не обратил на мои слова никакого внимания. Он молча поднялся, отряхнулся и испуганно запрыгал прочь.
– Чеп-чик! – крикнул ему Малинин вслед, махая хвостом.
– Сам ты чеп-чик! – сказал я Косте, зажимая лапой золотистую овсинку. – Не мог без меня дать сдачи!
Ко мне снова вернулось хорошее настроение. И Костя Малинин опять стал весёлый-превесёлый.
– А здорово ты его чеб-чеб-чебурахнул! – сказал Костя, выгребая из травы зёрнышко овса.
У меня даже слюнки потекли от одного вида аппетитных овсинок. Я поточил клюв о камешек и ещё крепче зажал зёрнышко лапой. Сейчас я эту овсинку раздолблю и съем… Сейчас!
– Кошка! – услышал я за спиной отчаянный голос Кости Малинина.
Я обернулся…
СОБЫТИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Кошка Муська хочет меня съесть.
Итак, я обернулся… Смотрю, Кости Малинина уже на земле нет, он уже на акации. Привесился к ветке вниз головой, крыльями машет и кричит как сумасшедший:
– Кошка! Сзади тебя кошка!
Я повернул голову в другую сторону. От мусорного сарая ко мне действительно приближалась кошка, обыкновенная кошка. Только я никак не мог понять, что было в этом ужасного и почему Костя устраивает такую панику, как будто на дворе появился тигр. Просто псих какой-то этот Малинин! Если бы я знал, что он будет таким нервным воробьём, я бы ни за что с ним не связывался.
– Юр-чик! Скорее улетай! – продолжал метаться на ветке Костя Малинин.
Кошка подошла поближе и остановилась. И в этой незнакомой кошке я узнал любимую мамину кошку Муську. Когда я ещё сидел на лавочке как человек, она спрыгнула с подоконника, подошла ко мне и стала тереться о мою ногу, а я её прогнал, чтобы она не мешала мне думать.
– Здорово, Муська! – чирикнул я. – Чу-чу-чу-ешь, кто я такой, или нет?.. Ты что, не узнаешь своего хозяина, что ли?.. Да ты не бойся, подойди поближе, я тебя не съем! Это же я! Вотчу-чу-дач-ка! А вон на дереве Костя Малинин. Тоже не узнаешь? Костя, не бойся, лети сюда! Это наша Муська!
– Ты с ума сошёл! – снова затрещал на акации Малинин. – Она же тебя съест!
– Меня? Своего хозяина? Это ты с ума сошёл! Ты какой-то, Малинин, чу-чу-чумовой!
Не успел я закончить фразу, как сзади на меня обрушилось что-то урчащее, тяжёлое и подмяло под себя. «Муська!» – успел подумать я и рванулся изо всех сил в сторону и вверх по направлению к акации, на ветках которой продолжал чокать и трещать Костя Малинин. Я летел, как камень из рогатки. Я чуть не сбил с дерева своего лучшего друга. Хорошо, что он удержался. Тем временем я тоже успел зацепиться за ветку. С ветки акации я взглянул вниз. Муська водила хвостом по траве, продолжая урчать и облизываться.
В воздухе медленно, как рыбки в аквариуме, плавали выдранные Муськой из моего бока маленькие пёрышки.
– Полу-чи-чил! Полу-чи-чил! – продолжал злорадно трещать Костя Малинин.
– Ниче-че-го не понимаю, – чирикнул я. – Такая знакомая кошка… Можно сказать, родная…
– «Родная! Знакомая»!.. Скажи спасибо, что вывернулся…
– Баранкин перед кошками никогда не отступал!
– Храбрый какой! Расчи-чи-рикался: «Иди сюда, я тебя не съем, чу-дач-ка»! Сам чу-чу-дак! Ты забыл, что ли, что кошки едят воробьёв?
– Да нет, – сказал я, – просто я ещё не привык к тому, что я воробей!
– «Не привык»! А почему же я сразу привык? – сказал Костя и добавил:
– Вот съела бы тебя твоя родная Муська, что бы я твоей матери сказал?
Я представил на секунду, что было бы, если бы мне действительно не удалось вырваться из Муськиных лап, и мне стало не по себе. Откровенно говоря, я просто испугался, хотя опасность миновала и бояться было уже нечего, но перья у меня все равно зашевелились и встали дыбом.
– Что это с тобой? – спросил меня Костя Малинин.
– Да так… Жарко! – сказал я, обмахиваясь одним крылом Костя опять начал ругать меня, а я взял и сунул голову под крыло, чтобы не слышать больше Костиной ругани, но в это время кто-то ткнул меня чем-то острым в бок…
СОБЫТИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
О чём чирикают бабушки
Я выглянул из-под крыла и увидел сидящего рядом со мной старого, облезлого воробья.
– Ты, птен-чик желторотый, – сказал мне старый воробей, – я тут всё время за тобой с берёзы наблюдал. Ты что, вообще дура-чок-чок-чок или только притворяешься?
– А что вам от меня надо?
– Ты не груби старшим.
– Я не грублю. Это у меня такой голос. Чтобы отвязаться от старика, я снова спрятал голову под крыло, но старик опять пребольно клюнул меня в шею.
– Слушай, когда с тобой разговаривают старшие! Чти взрослых! Чти-чти-чти! Не чуф-чуф… не чуфырься!
– А я и не чу-фырюсь!
– А что это ты про кошек чирикал? Какие могут быть у воробья знакомые кошки? Ах вы, птенч-птенч-птенчики! И чему только учат вас родители?
Старик закатил глаза и стал чирикать о том, какие в его времена были прилежные и послушные воробьята, какие они все были умные, как они не чуфырились, а теперь все чуфырятся.