Женщине представлялось, что эта пыль, поднимаясь с земли, закручивается в страшный смерч, туманящий мозги призраков. Но зачем тогда призраки так очумело пытаются привлечь к себе внимание? К чему все эти лихорадочные намеки, слова, жесты, не способные наполнить душу трепетом?
Она вдруг заметила, что прохожие оборачиваются на нее, потому что она идет и разговаривает сама с собой вслух. Это смутило женщину, но лишь на мгновение, потому что тут же ее захватила новая мысль: «Ну и наплевать, все равно то, что с нами происходит, глупая и нелепая ошибка».
Однажды утром на службе молодая женщина узнала, что усатый инженер погиб. Он на большой скорости столкнулся с другой машиной в районе Ламбрате. Его коллеги говорили, что в последнее время он очень переменился: забросил дела, увлекся чтением и приставал ко всем с разговорами о книгах. Бедняга! А ведь был таким превосходным директором и знал толк в книжной торговле. Непонятно, что на него нашло!
Вернувшись домой, женщина принялась очищать свое жилище от книг — выносила их на улицу и оставляла прямо у мусорных бачков. Много раз она спускалась и поднималась на лифте казавшегося вечно необитаемым дома, и к полуночи в квартире не осталось ни одного образчика печатной продукции.
Слова и фразы теперь тревожили ее не просто как фильмы с привидениями (внутренний трепет при виде черных литер она уже научилась преодолевать), а как нечто более страшное и непонятное.
Такое же смутное ощущение возникало, когда перед глазами у нее мелькали таблички с названиями улиц; это было похоже на кадры немого кино с пляшущими титрами.
Ей начало казаться, что слова вообще выдуманы для того, чтобы любым способом привлечь к себе внимание. «Стой, послушай, что я тебе скажу!» — призывают они, а потом ничего не говорят, лишь заслоняют от тебя какое-то безмолвное, возникающее за этими словами видение.
Ей даже пришло в голову, что слова в книгах, газетах, рекламных объявлениях преследуют одну цель: воспрепятствовать появлению этого безмолвного видения, перед которым человек теряется, чувствует себя незащищенным. Так, на службе по утрам сталкиваешься в лифте с разными людьми, знакомыми и незнакомыми, и, чтобы избежать взаимной неловкости, поспешно зовешь на помощь ничего не значащие слова: «Ну как делишки?», «Ух, и жара сегодня!», «Смотрел вчера футбол?»
Она часто наблюдала, как люди спорят, размахивая руками и как бы доказывая этим, что они действительно спорят. Но в чем смысл их слов? Ведь то, что они пытаются сообщить друг другу, всем давным-давно известно. Тем не менее каждый считает очень важным произнести эти ничего не значащие слова, дабы привлечь внимание к своей особе. Одни притворяются удивленными, другие делают вид, что удивляться тут нечему. Одни изображают страдание, другие пытаются выразить им сочувствие. Все готовы постоянно что-то изображать, лишь бы предотвратить очередное безмолвное видение.
Дома, в своем окраинном квартале, она разговаривала сама с собой и все больше убеждалась, что книги заронили ей в голову слишком много будоражащих мыслей, и это ужасно, потому что мысли имеют свойство размножаться.
А все разговоры на работе она воспринимала как обмен репликами в бездарной пьесе, и все эти реплики призваны заглушить непонятные видения. Чтобы успокоиться, она усиленно жевала резинку и уговаривала себя: «Они все чужие. Надо только вспомнить, в каком спектакле я их слышала».
В конце ноября она переехала в новую пустую квартиру, где не было ни одной книги и ничто как будто не должно было напоминать ей разыгрываемый чужими спектакль. Но видения все равно появлялись на голых стенах, из-за оконных рам, выкрашенных в сиреневый цвет, в темных углах коридора. Чтобы не потерять равновесия перед преследующим ее безмолвным видением, она оживленно разговаривала сама с собой.
И только старый фонарь, загоравшийся по вечерам в сквере напротив дома, приносил ей некоторое утешение, добродушно ее окликая: «Привет! Вот и снова встретились!»
В январе молодой женщине довелось участвовать в пресс-конференции, устроенной ее объединением и посвященной открытию новой серии многотиражных изданий. В зале собрались критики, писатели, журналисты, директора издательств; были среди публики и начинающие писатели, представившие на суд издателей свои первые романы. После торжественного открытия слово взял молодой представитель администрации издательства:
— Пора расширять книжный рынок. Чтобы идти в ногу со временем, мы должны смелее выдвигать новые инициативы. Культура сейчас переживает кризис, и роман в традиционном понимании уже не пользуется успехом. Надо установить непосредственный контакт с читательской аудиторией, это вполне в наших силах, ибо нам известны чувства людей и мы можем предложить читателю продукцию, соответствующую его запросам.
Один пожилой участник конференции встал и заявил, будто отряхивая гипноз слов:
— Сейчас никого читать невозможно: старые пишут так, что со скуки помрешь, непонятно, зачем их вообще печатают, а эти новомодные книги — сплошное свинство!
Директор издательства поспешил вмешаться, дабы не разразился скандал:
— Я по этому поводу ничего не могу сказать, потому что у меня иной профиль. Однако надо заметить, что мир приключений мы открываем сегодня не в книгах, как во времена моего детства, а в безудержной гонке за прибылью. Идеи принимаются лишь тогда, когда сулят доход и рассматриваются как вложение капитала. Коль скоро речь идет о денежном обороте, рассуждения о морали становятся излишними.
Женщина ушла, не дождавшись окончания конференции. У себя на столе в кабинете она обнаружила записку от студента, которому нужно было с нею встретиться якобы по очень важному делу.
Встречу студент назначил в баре, но, сгорая от нетерпения, стал поджидать женщину среди разгуливающих по Соборной площади голубей. В воздухе ощущалось приближение грозы, и встревоженные птицы то взмывали вверх, хлопая крыльями, то снова опускались на землю. Завидев женщину издали, студент кинулся к ней, размахивая кипой бумаги.
— Я написал роман-аллегорию о читателях книг!
Он пожелал тут же, не сходя с места и не обращая внимания на голубей, рассказать ей сюжет. Роман, по его словам, получился грандиозный, и написал он его всего за две недели: в этот короткий срок он наконец понял все о книгах и читателях. Студент курил сигарету за сигаретой, настолько взволновало его это вновь обретенное понимание.
Начинался роман так: один молодой критик, присутствуя на многолюдных сборищах критиков и писателей, изо дня в день слушает их нескончаемые словопрения. И вот однажды утром в гостинице, где он остановился, с ним происходит нечто ужасное.
Во сне его испугало какое-то слово или фраза, сказанная или написанная им самим или кем-то другим. Он не может понять, что с ним, и у него есть только одно желание: чтобы его крепко-накрепко привязали к кровати, на несколько лет залепили рот и уши пластырем, не давая чудовищным словам срываться с его уст. Он убежден, что человек, когда говорит, не может быть самим собой, поскольку слова не имеют к нему никакого отношения, а произносятся или пишутся по обязанности, жестокой обязанности всю жизнь сообщать что-то другим людям.
Он обращается со своей просьбой в администрацию гостиницы, но там, естественно, не понимают его ужаса перед словами, и потому он в конце концов оказывается в психиатрической лечебнице.
Голуби на Соборной площади, застигнутые яростными порывами ветра, то и дело взлетали, сталкиваясь друг с другом и роняя на землю перья. Женщина быстрым шагом направилась под портик на площади, чтобы укрыться в баре; студент последовал за ней, продолжая свое повествование.