— Если хочешь, я тебе помогу.
— Поможешь? Ты? А как?
— Буду следить, чтоб ты не брал в руки книг.
Наступил ноябрь. Дела женщины шли полным ходом. Теперь инженер был очень доволен молодой парой. Что они ходят порознь, он не знал, да это и не очень его интересовало, главное — на столе у него каждый вечер лежало два или три подписанных договора. А студент меж тем ничего не продавал и сидел на иждивении женщины.
Возвращаясь с работы, она всякий раз молча и внимательно смотрела на него, пытаясь понять, окончательно ли он выбросил из головы книги. Ходила за ним по пятам из комнаты в комнату, чтобы в случае чего тут же удержать его от соблазна. И время от времени спрашивала с целью захватить его врасплох:
— А ну признайся, ты все еще думаешь о книгах?
Он, как правило, молчал, стиснув зубы, но, бывало, покраснев, признавался:
— Да, думаю.
— А ты, когда на тебя это находит, полистал бы мои журналы, — советовала она.
Теперь ей приходилось брать его с собой по воскресеньям в Кодоньо: уж лучше пусть подышит деревенским воздухом, чем сидеть дома, тайком от нее уткнувшись в книжку. Но студента эти поездки раздражали: надоедали ее бесконечные восторги по поводу чистого воздуха, а больше всего утомляла ее сестра, говорившая лишь о детях да о покупках. На работе и то нервы его не были так напряжены.
Впрочем, с тех пор как ему запретили читать книги и даже думать о них, студент постоянно был в меланхолии. Из депрессии его могла вывести лишь близость с женщиной. Поэтому она каждую ночь ублажала его в своей постели. Перед тем как уснуть, он непременно делился с ней мыслью, которая его ужасно мучила:
— Как же я дошел до такой жизни! Может, я — это не я, очень уж она глупа, такая жизнь. Наверно, все же это кто-то другой, а я только смотрю на него со стороны, я все о нем знаю, и мне безумно стыдно за него. Но если я смотрю на него со стороны, то где же я сам? Может, меня и вовсе нет?
А вскоре к беспокойным мыслям добавилась и бессонница (прошло то время, когда заснуть было так просто); студент уходил на кухню и сидел там, уставившись в стену, — вдруг придет сон.
Женщина тоже вставала и шла посмотреть, не взял ли он украдкой книгу. Но, увидев, как он сидит, сжав голову руками, и стонет, она из сочувствия приносила ему иллюстрированный журнал и жевательную резинку — может, хоть ненадолго отвлечется от горьких раздумий и мучительных искушений.
Однако все ее старания были напрасны: тяга к книгам не проходила. Студент, бродя по городу, будто нарочно останавливался у витрины каждого книжного магазина.
Как-то утром он встретил у магазина знакомого по университету аспиранта, с которым он когда-то давно делился своими сомнениями. Аспирант пригласил его на читательскую конференцию с участием известных писателей и критиков; студент охотно принял приглашение.
Когда наступило воскресенье, он, чтобы не ехать с женщиной в Кодоньо, сказался больным, а сам сел в автобус и отправился в старый театр, где собрались сотни читателей. Первым выступал один маститый, но на вид очень моложавый критик, а после него слово взял критик не менее маститый и более солидный, которого все называли Эборгест (непонятно, кто присвоил ему это имя из фильма Альфреда Хичкока, он на того персонажа был совершенно не похож).
Студент слушал эти выступления, и сердце готово было выскочить из груди, потому что он опять ничегошеньки не понимал. Но когда дело дошло до вопросов и ответов, он осмелился поднять руку и обратиться к Эборгесту; он задал вопрос о литературных пристрастиях критика.
— Как? Литературные пристрастия? — удивился тот. — Что ж, должен сказать, я не люблю нуды. У тебя отчаяние — так иди и вешайся, нечего жилы тянуть. Я такого занудства две-три страницы могу выдержать — не больше. Мне сразу все становится ясно, и я пишу разгромную рецензию. Нет лучшего способа предостеречь автора от неверного пути, чем резкая критика его произведения!
Студент был обескуражен подобным ответом, но все-таки набрался смелости и задал еще один давно волновавший его вопрос: в чем же все-таки суть книг. Но Эборгест рассердился и не пожелал рассуждать на эту тему.
— Подобный вопрос может задать только полный профан в литературе. Попадись мне в книге такой вопросик, я ее автора просто изничтожу.
Студент приплелся домой в еще более угнетенном состоянии, щеки его горели от стыда, ведь маститый критик лишний раз подчеркнул его глупость и невежество. И пока подруга не вернулась из Кодоньо, он лихорадочно схватил первую попавшуюся книгу и углубился в чтение.
С того дня он стал читать где только мог — дома, когда оставался один, в автобусах, в метро. Он уже не в силах был заставить себя рекламировать энциклопедии: подойдя к дому очередного клиента, тут же поворачивал обратно и устраивался с книгой в ближайшем баре. К концу так называемого «рабочего дня» он заходил в молочную в нижнем этаже своего дома, чтобы дочитать начатый утром роман, а дочитав, бросал его в мусорный бачок.
Но скоро ему опротивело бесцельно бродить по окраинам города и урывками читать книжонки, купленные в газетных киосках. Он решил для себя окончательно, что продавать книги в рассрочку ему не по нутру. Теперь он мечтал стать критиком, выпускать собственные книги, а другие пускай их продают.
Так он перестал ездить в отдаленные районы и просто слонялся целыми днями по центру, витая в облаках.
Однажды ночью его охватило безумное юношеское желание, и он бросился к женщине. Удовлетворив свою страсть, он изрек:
— Хорошо бы сейчас взять какой-нибудь роман и читать до самого утра, а потом принять душ, сесть за машинку и написать статью, которая объясняла бы главную суть книги. Наконец-то я понял, что это мой путь в жизни.
Женщина расхохоталась, настолько нелепыми ей показались фантазии студента. Он обиделся и ушел к себе, хлопнув дверью. А наутро стал читать, уже не таясь.
Настала зима; студент целые дни проводил в центре города, не пропуская ни одной книжной лавки и мечтая накупить себе самых разных книг. В ушах его все еще звенели обидные слова маститого критика, которому он со временем намеревался отплатить той же монетой.
Зашел он как-то и в бюро по распространению книг, подал заявление об уходе и заявил бывшему инженеру, что его метод — сплошное надувательство. Тот выгнал его взашей.
По общему мнению, тщеславие — это порок, заставляющий человека стремиться к своей цели, не выбирая средств. Главной целью студента в тот момент было расстаться с человеком, ведущим нелепую, безалаберную жизнь, с человеком, которого он стыдился, взирая на него со стороны, словно это был не он, а кто-то другой, Бог его знает кто.
Очутившись на улице, студент понял, что не может больше делить квартиру с этой маленькой, но чересчур самоуверенной женщиной, не понимающей его честолюбивых планов.
Оставив ее, студент сошелся с другой девушкой, которая объявила себя страстной поклонницей литературы, но, как выяснилось, это обман: после школы, где поневоле приходилось читать, она не взяла в руки ни одной книги, поскольку от чтения ее тут же клонило в сон.
Это открытие весьма разочаровало нашего студента, однако у лгуньи была удобная квартира, да и зима выдалась суровая, так что будущий литератор почел за лучшее остаться у новой подруги.
В мае инженер вдруг понял, что безумно влюблен в молодую женщину. Она не только каждый день заключала выгодные сделки, но и сумела расширить сеть клиентов, перестроив таким образом деятельность бюро. Глава издательского объединения, высоко оценив ее вклад, предоставил ей место в коммерческом отделе.
Перейдя на новую работу, женщина вышла из подчинения усатого инженера, и однажды майским вечером тот пригласил ее на ужин, чтобы отметить повышение в должности. Едва они сели за стол в загородном ресторанчике на берегу Тичино, инженер стал заикаться от волнения, так очаровали его прекрасные глаза женщины.