— Что такое Цинтанаккар?
— А ты сама не знаешь? — вкрадчиво поинтересовалась Бригелла, глядя на нее в упор.
Паскудный взгляд. Не опасный, но…
Изучающий, подумала Барбаросса. Как у кошки, пристально наблюдающей за барахтающейся в плошке с водой мышью. Ждущей момента, когда та достаточно выдохнется, трепыхаясь, чтобы можно было легко достать ее лапой.
— Что такое Цинтанаккар? — повторила Барбаросса, впившись взглядом в чертову маску, словно ее взгляд, обретя волей Ада силу алебарды, мог пронзить лицо за ней, выдавить эти блядские, с хитринкой, глаза, сорвать кожу, размозжить череп, — Почему я должна знать?
Бригелла вздохнула. Она не выглядела ни испуганной, не напряженной, и это нравилось Барбароссе меньше всего. Человек, не боящийся в ситуации, когда всякая здравомыслящая тварь начала бы трусится от страха, определенно что-то держит про запас. Грязный трюк, оружие, фокус. Бригелла была безоружна, если не считать маленького кинжала, который она прятала в одежде и которым все равно не успела бы воспользоваться. Что-то другое, подумала Барбаросса, здесь должно быть что-то другое…
— Я спросила об этом у Панди, но она так лязгала зубами, что едва не откусила себе язык. «Это демон, — выдавила она, — Цепной пес старикашки фон Лееба. Он отвел мне срок, чтобы я вернула украденное его хозяину. И он убьет меня через два часа, если я этого не сделаю».
Бригелла задумчиво дунула в мундштук так и не раскуренной трубки.
— В Броккенбурге всегда хватало адского отродья всех мастей. Многие из этих тварей не прочь поразвлечься с юной чертовкой или просто любят вкус человеческого мяса. Наши страдания для них как музыка. Некоторых из них можно запугать или подкупить, с некоторыми можно договориться. Ты сама знаешь, как все это устроено. Но я не видела вокруг Панди ничего похожего на адскую сущность. Никаких отпечатков в ауре, никаких возмущений в магическом эфире, никаких потеков меоноплазмы… Я спросила у Панди, где этот демон, что мучает ее, и знаешь, что она мне ответила?
— Что? — Барбароссе показалось, что горло ее высохло, как заброшенный колодец в предгорьях, даже этому короткому слову пришлось продираться через него, жестоко обдирая мягкие слизистые оболочки глотки.
— Она сказала — здесь, — тонкий палец Бригеллы медленно поднялся и коснулся ее шеи, аккуратно ткнув между острыми ключицами. Точно рапира в руке опытного фехтовальщика, мягко обозначившая удар, — «Он здесь. Он у меня внутри, Бри. Копошится в потрохах, словно плотоядная личинка. Сводит меня с ума, кромсает, пожирает кусок за куском. Его не вытащить, я пыталась. Не вырезать ланцетом. И он убьет меня в самом скором времени».
Барбаросса ощутила, что в глубине груди, под сердцем, налился тяжестью комок, крохотный, но чертовски твердый, сродни завязшей в мясе дробинке. Только эта дробинка не сидела спокойно, как полагается ее сородичам из стали, а ерзала, точно пытаясь устроиться поудобнее в своем новом ложе, мягком, податливом и теплом.
Он здесь. Он у меня внутри.
Херня!
Херня и вздор. Нет никакого демона. Надписи в доме старика были лишь никчемными каракулями. Иногда ошибаются даже самые хитрые и прозорливые воровки вроде Панди.
Но…
«Дальше!» — хотела было приказать она, но в этом не было нужды. Бригеллу не требовалось понукать.
— Это был последний раз, когда я видела Пандемию. Прежде чем я успела спросить что-то еще, она вырвалась и бросилась прочь, не выпуская своего проклятого мешка. Скрылась в закоулках Унтерштадта, как она умела это делать. Я искала ее целый день, cбила в кровь ноги, но так и не смогла вновь напасть на след. Бывала во всех местах, которые она привыкла посещать, расспрашивала всех сук, которые водили с ней знакомство, перетряхнула пару дюжин постоялых дворов и трактиров, где она могла бы появиться. Тщетно. Таковы уж легенды Броккенбурга, — Бригелла вздохнула, — Сегодня они горят ярким пламенем, точно облеченные светом самого Ада, а на следующий день не отыскать и пепла. Мне будет ее не хватать, нашей Панди. Нам всем будет не хватать.
— Но Панди…
— Я сама распустила слух, будто Пандемия сбежала из Броккенбурга. Не потому, что хотела опорочить ее память, просто из соображений безопасности. Сама знаешь, у нашей Панди было много воспитанниц вроде тебя или меня. Она любила подбирать брошенных птенцов. Некоторые из них обязательно принялись бы ее искать и, как знать, могли бы выйти на меня и узнать о нашем с ней маленьком дельце. А так… Фьюить! — Бригелла изогнула трубочкой губы, — Ведьмы время от времени бегут из Броккенбурга. Даже те из них, что кажутся самыми неукротимыми.
Херня! Херня! Херня!
Барбаросса ощутила, как дробинка, завязшая в ее груди, едва заметно шевельнулась. Дернулась, передав окружающим ее мягким потрохам толику сидящего в ней жара. Маленький уголек, запеченный в ее плоти. Отколотый осколок кости с острыми гранями. Частица адского пламени, дремлющая в колыбели из мягкой человеческой плоти.
Херня. Даже если бы в гостиной у старика укрывался демон, куда более коварный и хитрый, чем обычный привратник, стерегущий хозяйское добро, он нипочем не смог бы проскочить внутрь нее, точно муха в пасть зевнувшего пса. Она бы почуяла. Она ведьма — может, не лучшая в мире, но с тонким чутьем, она непременно…
Взрыв, вспомнила она. Беззвучный взрыв, который сотряс комнату, едва только она прикоснулась к банке с гомункулом. На несколько секунд лишивший ее ориентации в пространстве, зрения и обоняния. Она потратила несколько секунд, прежде чем сообразила, что угодила в ловушку, и начала сопротивляться. Вокруг нее с негромким гудением просыпались спрятанные сигилы и руны, воздух быстро теплел от разлитых в нем чар…
Это была обманка. С самого начала. Финт, которым лезвие рапиры вспарывает воздух у тебя перед носом, заставляя терять прыть и напор, чтобы мигом позже, уже настоящим выпадом, войти тебе в живот.
Обманка. Трюк. Фокус, и примитивный, из тех, что рассчитаны не на сведущего демонолога, а на самоуверенную суку, нахватавшуюся адских наук и мнящую себя ведьмой. На сестрицу Барби, самонадеянно считающую себя самой прожженной сукой на блядской горе. Самой хитрой и ловкой, способной выпутаться из любой паскудной ситуации.
Во имя всех блядей Ада, мертвых и живых.
Барбаросса даже не ощутила ярости, лишь глухую, распирающую ребра, тоску.
Тот, кто сооружал ловушку, нарочно рассыпал по всему дому письмена, сплетенные в причудливом хаотичном узоре. Пытаясь расшифровать их, отыскать смысл в бессмысленном, жертва теряла концентрацию, ослабляя на миг внутренние барьеры и тогда…
Барбароссе захотелось взвыть, чтобы выпустить эту острую дробинку, ерзающую внутри нее. Ерзавшую с самого начала, на которую, однако, она не обращала внимания, не удосуживаясь снизойти до мелких жалоб тела.
Бригелла молча разглядывала ее. Пристально, как зритель в первом ряду разглядывает авансцену первой в этом сезоне пьесы, боясь упустить не то что реплику, но и малейшее движение персонажей, перемену декораций или жест. Только в этот раз все актеры — это я, отстраненно подумала Барбаросса, ощущая себя точно бы голой под этим взглядом.
— Мы часто используем те силы, в устройстве которых не до конца разбираемся, — произнесла вдруг Бригелла, не меняя позы, не сводя с нее глаз, будто бы даже оцепенев на своем месте напротив, — Это в нашей природе. Мы используем энергии Ада, чтоб обустроить собственный быт, хотя бессильны разобраться в том, как они устроены. Мы охотно порабощаем его мелких созданий, запирая их в телевоксах, аутовагенах и лампах, хотя они куда более сложны, чем мы сами. Мы словно жадные муравьи, отщипывающие своими крохотными челюстями кусочки от лошадиного трупа, совершенно не склонные размышлять о том, частью какого хитро устроенного механизма они являются. Так повелось испокон веков, Красотка. Использовали же наши предки огонь прежде чем поняли его суть посредством алхимических реакций, или воду, чтобы утолить жажду? Оффентурен ничего не изменил, по большому счету.
О чем она болтает? Барбаросса обнаружила, что потеряла нить разговора — крохотный комок, пульсирующий в груди, на миг заставил ее позабыть обо всем, существующем за пределами ее тела. Но Бригелла как будто и не ждала ответа.