Я тоже продолжать эту канитель не имел никакого желания. Разные в голове крутились мысли: спортзал открыть свой, давать уроки бокса. Никогда этим не занимался и не знал, насколько у местной бедноты оно окажется востребованным, но ничего другого, чем можно заработать на жизнь, я не умел. Пока деньги есть, стоило попробовать.
Теперь я прекрасно понимал Рыжего с его товарищами, почему они решили коммерцией промышлять, пусть и незаконной. На заводе перспективы были так себе, а пацаны хотели жить, хотели зарабатывать, а не убиваться за копейки, как их отцы. Там — безжалостный и беспросветный труд, а тут — деньги и перспективы. Правда, этот путь тоже мог привести в могилу раньше времени, но парни то ли не понимали этого, то ли просто не хотели об этом думать.
Одним словом, я твёрдо решил доработать месяц, получить свои двадцать рублей и свалить с завода, чтобы пробовать другие способы заработка.
Вот только жизнь внесла свои коррективы.
Часть II. Серьёзные дела. Глава 8
Был дождливый летний вечер. Я вместе с Николаем и его семьёй ужинал после очередной смены. Всё тело болело уже третью неделю подряд. Тренировки и изнурительный физический труд давали о себе знать.
Сегодня Николай был особенно угрюм. И причина на то имелась веская.
— Уже второй раз за год хлеб дорожает, — ворчал он, — а жалование поднимать не хотят. Что-то слух пошёл нехороший: в этом месяце опять выплаты могут задержать.
— Ох, как же задрали, — вздохнула Ольга.
— И не говори, ну вот что это? И выходные до конца года отменили. На Успение даже не отпустят.
— Да совсем обнаглели, — поддакнула супруга.
— Заказы сейчас пошли. Военные все. Гусеницы для танков, пушки. В пятом цехе бронелисты льют. Готовятся к чему-то. Их дело, конечно, но и жалование поднять надобно. А то словно крепостные горбатимся.
— И жалование, и выходные нужны, — поддержал я разговор. — Что-то у вас тут совсем дико.
— А где по-другому? — буркнул Николай. — Я вот не слышал, чтоб где-то иначе было. На государевых заводах, разве что. Но они далеко.
— Надо делать что-то, — пожал я плечами. — Бастовать пробовали? Требовали?
— Деловой больно, смотрю, — хмыкнул Николай. — Бастовать. Но есть правда в твоих словах. Мы с мужиками думаем с челобитной пойти в этом месяце, чтоб жалование чутка хоть прибавили. А то совсем не продохнуть. Аренда растёт вон, хлеб дорожает.
— Что? — нахмурилась Ольга. — Опять? Может, не надо? Как прошлый раз закончится ведь.
— Посмотрим, — Николай насупился и, уставившись в тарелку, принялся с жадностью поглощать варёную картошку.
— Смотрите там осторожнее, — не унималась супруга. — Сходка-то уже была? А ну как уволят?
— Нет ещё. Завтра или послезавтра, — нехотя ответил Николай, не прекращая есть.
— Ты смотри там… Опять же бить будут!
— А что за сходка? — влез я в разговор. — И кто кого бить будет? За что?
— Ой, ты Миха, только не лезь, — отмахнулся Николай. — Дела это серьёзные. Ты новенький. Если начальство прознает, что на сходку пошёл, выгонит и жалование не выдаст. Так что сиди уж.
— Кто бить будет? — добавила Ольга. — Да бандиты, кто же ещё? Как мужики с челобитной идут к руководству, так их потом на улице ловят и мутузят до полусмерти. Вон, в прошлом году ходили, Тихона из соседнего дома, порешили. Так отдубасили…
— Всё, — гаркнул Николай, стукнув кулаком по столу. — Хорош трепаться. Никто никого не побьёт. И уволить — не уволят. Думаешь, много специалистов-литейщиков в городе? Раз-два и обчёлся.
Ольга умолкла, хотя по лицу было видно, что думы её гложут тяжёлые.
Поужинав, я поблагодарил хозяйку, и уже хотел идти на боковую, но тут в дверь кто-то забарабанил.
— Кто там? — рявкнул дядя Коля, поднимаясь с места.
— Дядь Коль, а Мишка дома? — зазвучал ребячий встревоженный голос. Это был Проныра.
— Сейчас! — я поднялся и открыл дверь.
— Барчук, идём скорее, — парнишка был запыхавшимся и мокрым от дождя. — Там твой зал разнесли, Бульдога и Медяка побили. Пойдём скорее!
— Кто? — удивился я, но Проныра только и твердил: пойдём, да пойдём.
Я накинул кепку и сюртук, ещё не просохшие после пути с работы, и вышел под дождь. Был вечер, сгущались сумерки. На нашей улице горели три фонаря. По размокшей грунтовке в клубах пара пронеслась старая легковушка, ослепив нас ацетиленовыми фарам.