Поняв, что промахнулся, молодой человек ухватил обеими руками за куртку Барчука, но в тот же момент с выражением боли и недоумения, буквально рухнул на колени, оставив свой мизинец в руке этого невыразительного, уже в возрасте мужчины. Причём, мизинец удерживался лишь двумя пальцами. Но видимо, боль была такой, что паренёк стал буквально выть от неё, прося отпустить руку. Остальные молча наблюдали эту картину. Смех заменился ужасом.
– Барчук, с молодёжью знакомишься? – из дверей высыпала его группа.
– Да нет, знакомлю с собственной болью, чтобы понимали чужую.
– Ладно, отпусти ты его, пошли в ресторан, а то мясо скоро зажарят, как ты любишь.
– Повезло тебе, зовут меня, в следующий раз сломаю руку, которой ты первой замахнёшься, чтобы другого ударить или остановить. Ты меня понял?
– Понял, – удручённо прозвучал ответ. Юноша ещё не отошёл от болевого шока.
– Ну, и ладушки. Да и перед девушкой извинись, с женщинами воевать – себя не уважать!
Заря уже занималась всеми оттенками розового. От светлого к облакам до тёмного к земле. День подходил к своему завершению. Ещё один день из его жизни.
Это было вчера, а сейчас он стоял под «шарко» и вспоминал. У сына хорошо, но надо было ехать к сестре в Таллинн. Со смерти отца прошло уже около года. Надо было официально принимать всё, что оставил после себя ему отец.
Часть V. Вайми
…Через час он сидел в купе вагона скорого поезда до Таллинна, или бывшего Ревеля. Там когда-то жил его отец со второй семьёй. Отец уже ушёл, как и его жена. Осталась только их дочь Тамара, Барчуку родная сестра. К сестре он и ехал. В купе была ещё пара пожилых эстонцев. Когда он поздоровался с ними по-русски, те просто недовольно кивнули головами, не произнеся ни слова. Хотя родились они с ним в одной стране – СССР, отлично знали русский язык, но за всю дорогу не обронили ни одного слова на русском. Барчуку давно был безразличен этот детский сад из обиженных взрослых. Поэтому он просто не обращал на это внимание. Эстонцы всегда не любили русских. Вернее, не все, пока эстонцы молоды, всё хорошо и все хороши. Но вырастая во взрослые особи, они все свои жизненные неудачи, не найдя других оппонентов, видят в русских. Но не себя же обвинять в своём скудоумии. Ещё в советские годы, когда он заходил в магазин и просил товар на русском языке, продавец отворачивалась и обращалась к следующему покупателю.
Итак, поездка испорчена. Он положил единственный свой багаж спортивную сумку под сидение, достал блокнот и стал писать.
Поезд уже тронулся и набирал ход. Полуоткрытая дверь в купе открылась полностью, и очаровательная блондинка, лет тридцати, улыбаясь, вошла в купе. Она поздоровалась на эстонском. Семейная пара вежливо ей ответила, расплывшись в долгой улыбке.
– Добрый вечер, – улыбнулся он ей.
– Добрый вечер, – тоже с улыбкой и лёгким акцентом ответила она ему.
– До Таллина?
– Нет, выйду на остановку раньше.
– Тоже хорошо, а то я эстонский не знаю, солгал он, а по-русски тут не понимают или делают вид, что не понимают.
– Я тоже не составлю вам компанию, устала очень, схожу, покурю и спать лягу.
– Значит, не повезло.
– Значит, не повезло, – улыбнулась девушка.
Эстонцы на чистом русском спросили проходящую мимо проводницу, где находится вагон-ресторан. Получив ответ, они пригласили новую попутчицу с собой, но та отказалась. Пара ушла.
– Меня Вайми зовут, – снова улыбнулась девушка.
– Во как! Неожиданно даже для эстонки, папа столяром был?
– Дедушка назвал.
– Понятно. Барчук.
– Это фамилия?
– Нет, но меня так все зовут, раньше, когда был маленьким, приезжал летом в деревню, а там старые бабки вслед всегда говорили: «Гля, гля, бабы, барчук малой приехал, ну, копия старый барин». Я поначалу думал, что меня барсуком обзывают и тех бабок низами огородными обегал. На деревне меня так и звали Барчук, иногда Москаль. Москалей много, Барчуков мало, так оно и прижилось ко мне. Я уже и не помню, как по-настоящему отец с мамой называли, – пошутил он.
– Хорошо, Барчук так Барчук, можно я переоденусь?
Он вышел из купе и прикрыл дверь. Через пять минут она открыла её и, показав пачку с сигаретами, произнесла:
– Я курить, вы со мной?
– Не курю, но если вот стих закончу, то могу составить компанию. Буквально пару минут.
– Стих? Можно посмотреть?
– Можно.
– Почерк очень красивый! Редкость для мужчины, а такой – и для женщины.
– Вы бы знали, сколько меня ругали в детстве за небрежный почерк. А он сам взял и выровнялся… со временем.