– Характер ваш стад ровный, вот и почерк стад другим, ровным.
– Вы читайте стих, может, подскажете, что в нём изменить.
– Описана давно в рассказах и стихах война.
– Вайми замолчала, на глазах заблестели слёзы.
– Что-то дописать или так оставить?
– Оставь так, – вдруг перешла она на ты, – хорошие стихи, но очень грустные.
– Тогда курить?
– Тогда курить.
Они прошли мимо соседних купе и вошли в совершенно тёмный тамбур. Она прикурила сигарету. Он стал смотреть в мелькание огней за окном и придорожных столбов.
– Холодно тут, – произнесла девушка.
– Есть малёк, извини, старею. Сам даже уже не догадался, что такой замечательной девушке может быть холодно, – он снял свой пуловер и укрыл её.
– А ты?
– Я привык к холоду.
– Спасибо.
Через пару минут они уже пили чай, вежливо предоставленный проводницей. Вайми держала его блокнот и читала стихи. Их было много. Она то хмурилась, то улыбалась. Её красивое, молодое лицо, словно лицо маленького ребёнка, выражало всё, что происходило в её душе от прочитанного.
– Ты давно пишешь?
– Полгода.
– Не ври, их тут столько много.
– Я за полгода написал почти четыреста стихов, сами прут, ничего поделать не могу.
– Здорово. Я раньше тоже писала. Только я над каждым стихом по полгода сижу, – снова озарилось её лицо.
– А я иногда по 5 – 10 в день, многие потом рву. Хотя теперь почти не рву.
– Странно, не писал и вдруг начал писать…
– Сам удивляюсь, я стихи сам не люблю, не читать, не учить, а тут у самого попёрли. Видно, в наказание за моё невежество, – в этот момент его лицо стало словно излучать невидимый свет, а глаза из зелёных вдруг стали совершенно голубыми.
– Ты просто влюбился в женщину. Я тоже стала писать, когда влюбилась.
– Влюбился. Ты славная, всё-то ты знаешь. А чем занимаешься в жизни, в Москве зачем была? В гости или по делам?
– Я в командировке, от работы в наш филиал. Проверить, как они работают. Я самая молодая, вот меня и послали.
– Понятно, а чем ещё занимаешься, в свободное время?
– В гандбол играю. Состою в сборной Эстонии. Только уже старая стала, пора переходить на тренерскую работу.
– Старая?! Обалдеть! Что тогда обо мне тогда говорить, если мне скоро пятьдесят пять стукнет.
– Пятьдесят пять? Класс! Я думала лет тридцать пять, ну максимум сорок. Ты хорошо сохранился.
– Это я просто побрился, с седой бородой и усами я совсем как бабка Ёжка или Дед Мороз!
– Что-то я курить захотела, со мной пойдёшь?
– Идём, делать-то вовсе нечего. Можем в ресторан заглянуть, если есть желание?
– Нет, дома уже приготовили всего, ждут. Неудобно сытой приехать
– Тогда курить?
– Тогда курить, только снова свитер свой прихвати, в нём так уютно.
В тамбуре она снова прикурила, он накинул ей пуловер. В момент, когда он укрывал её, она поцеловала его руку… Что-то из забытой молодости вспыхнуло в нём. Лет семь он, любя безумно женщину, которая любила его, но отвергла потом, избегал всех остальных. А тут что-то снова нахлынуло, сорвало тормоза. Они не обращали внимания на проходящих иногда мимо них в соседний вагон пассажиров. Страсть, неуёмная страсть овладела ими обоими. Он не знал, что так повлияло на неё, ведь она знала его возраст. С другой стороны, ему было не до выяснения, он просто пошёл по течению, своеобразному Гольфстриму его жизни.
– Спасибо! – через минут сорок неподдающегося пониманию безумства произнесла нежно она.
В ответ он просто поцеловал её в прекрасный лобик.
Через полчаса всё повторилось вновь. Когда они вернулись, эстонцы уже вернулись и спали. Они тоже застелили тихо свои места и легли спать, через минут пять она пришла к нему и легла рядом, благо эстонцы были оба сверху.
На рассвете что-то разбудило его. Это был её взгляд. Она стояла и смотрела, как он спит.
– Мне уже пора, скоро выходить. Только не провожай, а то я разрыдаюсь. Молчи, не говори ничего. Спасибо за самую прекрасную в моей жизни ночь. Ты знаешь, каждая женщина с первых секунд улавливает в незнакомом мужчине, что он может стать отцом её детей. В тебе есть что-то такое, настоящее. Я сразу поняла, что хочу от тебя ребёнка. Прощай.