Менестрель перестал дрожать и поднял голову. Лицо его просветлело:
- Так бы сразу и говорила!
Вы извратили понятие брак,
Вы растоптали мои незабудки,
Так убирайтесь, уладский дурак,
Свадьбу собачью в собачьей вам будке!
Дам я вам в глаз, а свадебный торт
Брошу вам в рожу, проклятый Морхольт!
Пред алтарем я с вами предстану,
И удавлюсь под пенье Кирьяна!
Он ей ответил: мадам, Вы гвентянка,
Рожа у вас как консервная банка,
Так уплывайте же вы спозаранку,
Бледная вы и тупая поганка.
Сказал мне отец: никогда не женись!
Вижу теперь - он советовал мудро.
Лучше уж смерть, чем видеть всю жизнь
Рядом с собой такую лахудру!
Не успел Кириан допеть, как одобрительное уханье, гогот и свист огласили общий зал старой портовой таверны. Матросы – бывшие, настоящие и будущие, а также те, кто надеялся рядом с матросами поживиться или просто мимо проходил, да не прошел, застучали тяжелыми кружками по столам, расплескивая эль и заставляя подпрыгивать тарелки, кувшины и служанок.
- Молодец, паря!
- Ну и язык у тебя!
- Так их, так их всех!
- А что – так всё и было, говорят!
- Говорят, в Уладе кур доят!
- Сам-то ты шибко умный, что ли, да?
- Да ладно тебе, пошутить нельзя!
- Таких шутников с баграми в заливе по утрам ищут…
- Я так и думал, что тебе смешно будет!
- Бард, валяй еще!
- Точно, еще, еще про них чего-нибудь забацай!
Кириан, купаясь в обожании, как рыба в маринаде, привстал, раскланялся галантно, словно перед королевскими гостями, опустился обратно на колченогий табурет перед стойкой и занес руку над струнами лютни.
- Чего почтенная публика пожелает? – картинно тряхнув волосами, вопросил он.
- Встречу Морхольта и Эссельте! – опередил всех хозяин трактира – старый приятель.
- Как скажешь, старина Джодок! - хохотнул бард, глянул на серую пушистую кошку, примостившуюся у входа на стропилах, подмигнул ей, и гибкие, но сильные пальцы лихо залетали по струнам:
Зеленою весной у самых Бриггста стен
Эссельте с кавалером встречается,
Он сделал ей поклон, она ему книксен –
Большая здесь любовь намечается.
Эссельте
Морхольту отдана
Как флейта,
Душа ее нежна.
Как-кап-кап, уж изо рта Морхольта
Капает сладкая слюна...
Бенефис королевского барда продолжался далеко за полночь.
Когда гуляки, довольные приобщением к высокому искусству[13], разошлись, менестрель с изнеможением откинулся на барную стойку и закрыл глаза.
- Что, уходили сиххё крутые горки? – похлопал по плечу приятеля Джодок – невысокий сутулый старик с лицом пирата в отставке, хозяин «Старого джокера». – Небось, при королевском дворе тебя так не принимают.
- При королевском дворе и петь приходится не так и не то, - кривовато усмехнулся Кириан.
- Лучше или хуже?
Он пожал плечами:
- Другое. Иногда мне кажется, что гораздо лучше, иногда – что сам я по доброй воле никогда такую чушь не стал бы слушать…
- Короче, сам не знаешь, чего хочешь, - дребезжащим смешком рассмеялся Джодок.
- Короче, дуализм ранимой творческой натуры в столкновении с грубой реальностью! – с шутовской напыщенностью возвестил менестрель, и оба расхохотались.
- Еще короче, Киря, - отсмеявшись, проговорил трактирщик, - спать у меня гостевых комнат нет, сам знаешь. Поэтому на выбор тебе или на кухне у камина, или тут за стойкой. Под бока подстелить найдется. Поесть-попить тоже на кухне тебе соберут – тут у служанок под ногами не путайся, пока убирают. Думаю, кроме жареной картошки с грибами и луком ничего не осталось, но…
- Ты – добрый дух, Джокер! – усталая поцарапанная физиономия барда озарилась радостью. – Что еще надо человеку для полного счастья, кроме картошки с грибами, если хорошенько подумать?!
Дверь заскрипела, отворяясь, и на пороге из темноты вылепилась плотная, как осадная башня, женская фигура.
- Свинильда?.. – вся нега и томность слетели с менестреля в одно мгновение. – Что ты тут делаешь?! Как ты меня отыскала?!
- О, Киря! – всплеснув пухлыми руками, роковая блондинка шагнула из октябрьского холода в уют «Джокера». – Я знаю, что с тобой случилось сегодня, и я так беспокоилась, и всё оббежала, и под конец вспомнила, что ты как-то рассказывал про это место… - быстрый взгляд на столы, хозяина, служанок, - Ты тут не из-за женщины, я надеюсь?
- Нет, что ты, Свинильда! – бард вскочил с табуретки, забывая усталость и заботы. – Как ты могла подумать, что на Белом Свете существует другое существо… прости мою тавтологию…
Свинильда кокетливо хихикнула:
- Отчего-то как ты меня увидишь, так эта твоя… тафта… тахта… как там ее… так и вылазит!
Бард смутился, а вдовушка, не обращая более внимания ни на кого, зашагала к нему, не умолкая ни на секунду:
- Кирька, ты свинья! Ты заставляешь меня волноваться по пустякам, носиться по всему городу, как угорелой – я все подметки истерла, а хорошие ботинки, небось, хороших денег стоят! И всё потому, что не сообразишь, у кого надо искать убежища, когда тебя жареный петух клюнул!
- Я уже поискал вчера… - пробормотал Кириан, но приказчица не дала ему продолжить:
- Этот ужасный барон Ангус такой привязчивый, такой вредный, но я от него избавилась – с твоей помощью, кстати! Он сказал, что шагу ко мне больше не сделает, пока самолично не отлупит тебя так, что полгода не встанешь…
- Я в восторге…
- …а это значит, что пока он тебя не поймает, он не вернется ко мне никогда! – радостно завершила Свинильда. – А еще это значит, что тебе нечего шарахаться по всяким притонам, когда можно спокойно пожить у меня!
- У тебя?.. – сердце менестреля пропустило удар, а во рту пересохло.
- Ну конечно, дурашечка! – хитрая улыбка озарила лицо приказчицы. – Ну так что? Идем?
- Да, конечно! – радостно вскричал Кириан, сунул лютню в руки озадаченному приятелю и шагнул к Свинильде. – Воистину, ты – мой добрый дух-покровитель!
- Я тебе это уже полчаса твержу, между прочим. Ну да ладно, всем приветик! – прокурлыкала веселая вдова, подхватила под руку героя вечера и увлекла в ночь, захлопнув за собой пяткой дверь.
Очертания знакомого дома вырисовались на фоне звездного неба, едва они ступили на мост. Одинокий фонарь, освещавший обычно перекресток, в эту ночь не горел, и все окна заветного дома были темны и пусты, но в глазах Кириана, наполненного предвкушением долгой игры в прятки со злонамеренным бароном, и без того всё было озарено радостным розовым светом. Да и зачем, в конце концов, какой-то банальный, тусклый, как совесть хапуги, фонарь, если каждый бордюр, каждая ступенька, каждая клумба знакомы и десятки раз вымеряны шагами! Да что там бордюры и ступеньки – его ноги за это время изведали каждый камень мостовой! Вот сейчас будет сколотый слева… дальше разбитый падением чего-то тяжелого… потом, прикрытая мелкой лужей – выбои…на!..
- Дудки-лютни-балалайки! – ругнулся бард, спотыкаясь и падая на привычном месте – и не услышал, как дверь дома хлопнула, и из темного парадного вышли четверо. Быстрым шагом трое пересекли улицу и направились к остановившейся парочке. Четвертый ковылял за ними на костылях.
Стук подкованных деревяшек о булыжник и привлек внимание Кириана. Он прекратил отряхивать колени, поднял голову – и замер, уставившись на темные силуэты в метре от себя. Один из четырех рукой в странной толстой белой рукавичке снял колпак с фонаря – и неяркий свет ослепил привыкшие к мраку глаза.