Какое-то время мы молчали. Вдруг она посмотрела на меня, ее пальцы сжали мою руку.
— Господин де Лесперон, — умоляющим голосом сказала она, — о чем вы говорите? Вы мучаете меня, сударь.
— Посмотрите мне в лицо, Роксалана. Разве вы не видите, как я сам себя мучаю?
— Тогда скажите мне, сударь, — произнесла она с нежной, трогательной мольбой в голосе, — скажите мне, что тревожит вас и заставляет молчать. Я уверена, вы преувеличиваете. Не может быть, чтобы вы совершили что-нибудь бесчестное, что-нибудь низкое.
— Дитя мое, — вскричал я, — благодарю Бога за то, что вы оказались правы. Я не могу совершить бесчестный поступок и не совершу его, хотя месяц назад я побился об заклад, что сделаю это!
Внезапно в ее глазах вспыхнул ужас, сомнение и подозрение.
— Вы… вы хотите сказать, что вы шпион? — спросила она, и мое сердце пропело молитву благодарности Небесам за то, что по крайней мере это я мог отрицать честно.
— Нет, нет. Я не шпион.
Ее лицо просветлело, и она вздохнула.
— Это единственное, что я не смогла бы простить. Но раз это не так, может быть, вы скажете мне, в чем дело?
Я вновь испытал соблазн признаться, рассказать ей все. Но меня страшила бессмысленность моих признаний.
— Не спрашивайте меня, — взмолился я, — скоро вы все узнаете сами.
Я был уверен, что, как только я отдам свой проигрыш, эта новость и известие о разорении Барделиса разлетятся по всей Франции, как зыбь по воде.
— Простите меня за то, что я вошел в вашу жизнь, Роксалана! — умолял я. — Helas![36] Если бы я встретил вас раньше! Я даже не мог себе представить, что во Франции могут быть такие женщины.
— Я не буду настаивать, сударь, поскольку, я вижу, ваше решение окончательно. Но если… если после того, как я узнаю то, о чем вы говорите, — сказала она, не глядя на меня, — и если после того, как я узнаю это, я отнесусь к вам более благосклонно, чем вы относитесь к себе, и пошлю за вами, вы… вы вернетесь в Лаведан?
Мое сердце забилось — в нем вдруг появилась надежда. Но чувство безысходности тотчас вернулось ко мне.
— Вы не пошлете за мной, можете быть уверены, — твердо сказал я; и больше мы не произнесли ни слова. Я взялся за весла и энергично заработал ими. Мне хотелось быстрее решить этот вопрос. Завтра я должен подумать об отъезде, а сейчас, пока я греб, я размышлял над теми словами, которые мы сказали друг другу. Не было сказано ни одного слова о любви, однако в самом отсутствии заключалось признание. Странное это было ухаживание, которое полностью исключало победу, и тем не менее оно увенчалось успехом. Да, победа была завоевана, но ею нельзя было воспользоваться. Пока я работал веслами, мне в голову приходили оригинальные мысли и изящные парадоксы, потому что человеческий ум — это любопытная сложная штука, и некоторые из нас смеются, когда душа плачет.
Роксалана сидела бледная и задумчивая, с затуманенными глазами, и я не мог предположить, о чем она думает.
Наконец мы приплыли к замку, и, пока я затаскивал лодку, появился Сент-Эсташ и предложил мадемуазель свою руку. Он заметил ее бледность и бросил на меня быстрый подозрительный взгляд. Мы приближались к замку.
— Господин де Лесперон, — сказал он со странной интонацией в голосе, — а вы знаете, что в провинции ходят слухи о вашей смерти?
— Я и рассчитывал, что после моего исчезновения появятся такие слухи, — спокойно ответил я.
— И вы даже не попытались опровергнуть их?
— А зачем, ведь эти слухи обеспечивают мне безопасность?
— И тем не менее, сударь, voyons[37]. По крайней мере вы могли бы избавить от страданий — я бы даже сказал, скорби — тех, кто оплакивает вас.