– О волшебстве? – догадалась Зоя.
Лицо Фрезера дрогнуло, щеки налились румянцем.
– Я думал, это секрет, – неуверенно возразил он.
– Да, такой секрет, что даже я не знаю об этом ничего. Отчего ты спросил об этом Фелана? То есть я понимаю, отчего ты задал этот вопрос именно ему, но откуда возник сам вопрос? Из прочитанного?
Во взгляде Фрезера мелькнуло недоверие. Войдя в класс, он двинулся к Зое, будто влекомый какой-то тайной упрямой силой.
– Как вы можете об этом спрашивать? Я слышу его в вас. Слышу волшебство в каждом спетом вами слове. Слышу силу. Откуда бы могло взяться само это слово, если бы оно ничего не значило?
В ответ Зоя изумленно уставилась на него, пытаясь представить себе, что он чувствует и что хочет сказать. Он подошел ближе. Его горящие глаза были полны страсти, название которой он вряд ли нашел бы и сам. Примерно так же, как Зоя чувствовала Фелана или отца, еще не видя их, она почувствовала и безрассудную жажду, тоску Фрезера, будто нечто неясное и непокорное, на ощупь ищущее путь наружу, в мир.
– Объясните же, что оно такое? – хрипло сказал он.
– Не знаю, – голос Зои тоже куда-то исчез. – Я мельком вижу его там и сям, среди нот, между строк старинных баллад – тень, след чего-то могучего и древнего. Возможно, лишь воспоминания. Отголоски.
– Да, – поспешно согласился он. – Да. Но где можно узнать больше?
– Не знаю.
Но Фрезер не сводил с нее глаз, жаждущих, требующих ответа. «Ты тоже видишь его, – говорил он без слов. – И тоже жаждешь его».
– Кого же об этом спросить? – услышала Зоя, сама не зная, кто из них сказал это вслух.
Она сделала шаг назад и глубоко вдохнула, будто вынырнув из какого-то иного мира без времени и названия, где на миг позабыла даже о собственной человеческой природе.
– Не знаю, – повторила она в третий раз, потрясенная и вместе с тем охваченная безудержным любопытством. – Быть может… Быть может, мы видим только следы того, что давно покинуло этот мир. Быть может, мы просто рождены с первозданными глазами. Или сердцами. С талантом к тому, чего больше не существует. И потому это видение, эта тяга к волшебству – все, что нам суждено знать.
Фрезер подался к Зое, будто понимание всего этого сделало предметом его желаний и ее. Его лицо, страстное и в то же время робкое, внезапно стало совсем детским. Давно научившаяся уклоняться от подобных порывов, Зоя скользнула мимо него и остановилась в дверях. Удивленный, Фрезер оглянулся, отыскивая ее взглядом.
– Если я вдруг наткнусь на ответ, я расскажу тебе, – просто сказала она. – А ты должен рассказать мне. Обещай.
– Обещаю, – ненадолго задумавшись, кивнул он.
С тем он и остался в классе – судя по выражению лица, не понимая, что случилось (или, наоборот, не случилось) меж ними минуту назад.
Вернувшись в башню, Зоя поднялась наверх, оставила в своей комнате мантию и снова спустилась вниз – взглянуть, не прибралась ли кухня сама собой. Нет, чуда не произошло, но что-то в хаотических душевных порывах Фрезера никак не покидало ее мыслей, а кухонный хаос отражал эти душевные порывы, как зеркало. Резко развернувшись, она вышла наружу и двинулась через школьные земли, почти не замечая ни тихих садов, ни лужаек, ни кривого дуба, ни дремлющих камней. Она шла вниз, пока не заметила громаду парового трамвая, довезшего ее до подножья холма. Здесь, на шумной набережной, она вновь пошла пешком – по древней булыжной мостовой, мимо доков, рыбных рынков и всевозможных лавок, – пока не достигла дверей под рисованной вывеской с улыбающимся ликом солнца в хороводе голубых лилий. Надпись на вывеске гласила: «Веселый Рампион». Зоя вошла внутрь.
Чейз Рампион протирал бокалы за стойкой бара. Увидев Зою, он улыбнулся, точно солнце с вывески – ласково и дружелюбно. Золотые лучи нечесаных кудрей обрамляли его лицо, точно лепестки – подсолнух. Зоя прошла за стойку, обвила рукой его шею и поцеловала Чейза, чувствуя себя иссушенным жаждой странником, набредшим на нежданный родник посреди пустыни. К тому времени, как она наконец отпустила его, слово, засевшее в голове, вновь встало на свое место и обрело привычный, знакомый смысл. Немногочисленные посетители за маленькими деревянными столиками зафыркали от смеха. Усмехнулся и Чейз – как только обрел дар речи.
– И тебе доброго утра, любовь моя. Что это значило?
– Не хочу об этом, – ответила она, подсаживаясь к нему поболтать – обо всем на свете, только не об этом.
Вернувшись в башню, она обнаружила на кухонном столе, рядом с покрытой засохшей коркой сковородой, записку от придворного барда.