АВТОМАТ – ЭТО САМОДЕЙСТВУЮЩИЙ МЕХА-
НИЗМ…
Мюнх нажал кнопку, и надпись на экране остановилась.
– Не понимаю, что значит «самодействующий»?
– Работающий без участия человека, – объяснила Кама.
– Механизм самостоятельно выполняет данный человеком приказ. Так же, как механические часы. Только гораздо точнее. Понимаешь?
– Да. Как часы. А это… автомат? – Мюнх показал на пульт дидактомата.
– Конечно. Когда ты нажимаешь кнопку, автомат получает от тебя приказ. Ты только что приказал ему остановить проекцию. Движение изображения, пояснила Кама.
– Да. Мой приказ… А кто сделал этот автомат?
– Его изготовили другие автоматы.
– Изготовили?.. Другие автоматы?. А кто… изготовил другие?
– А, понимаю, – догадалась Кама. – Первые автоматы человек создал своими руками. Но это было давно. Теперь машины сами создают другие машины. Но по программе, которую вкладывает в них человек. Существуют механизмы, способные самостоятельно разработать проект другой машины. В соответствии с программой, заложенной в них человеком.
– Не понимаю.
– Это очень сложно. Но постепенно ты поймешь и то, как действуют наиболее сложные автоматы. Наберись терпения…
– Я терпелив… И… верю тебе…
Кама дружески пожала ему руку.
– И то хорошо. Для начала, – добавила она с улыбкой. –
Продолжим тему?
Он отрицательно покачал головой.
– Может быть, для разнообразия займемся историей?
Нажми «четверку».
– Я должен?
– Нет. Если не хочешь, можно прервать лекцию. Хочешь – прогуляемся по городу? Как вчера.
– Не хочу.
– Ты сегодня не в настроении. Плохо себя чувствуешь?
– Нет. Не то… Прости.
– Тебе не в чем извиняться.
– Я не хочу видеть людей.
– Тогда, может, полетим за город? Погода изумительная. Он не ответил.
Кама нажала кнопку под пультом дидактомата. Комнату залили теплые лучи солнца.
– Нет. Нет. Не надо…
– Почему?
Кама обеспокоилась.
За те четыре месяца, что Мюнх находился в Институте мозга, он очень изменился. Из запуганного старца, с лицом, покрытым морщинами и пятнами, с темными крошащимися зубами, кудлатой, седеющей бородой он превратился в еще молодого мужчину с гладкой кожей, здоровыми зубами и густыми темными волосами. Он носил черно-белый костюм, немного напоминающий сутану, но не очень контрастирующий с требованиями современной моды.
Теперь он носит короткую стрижку и небольшую бороду.
Это был не только результат медицинских и косметических процедур, но и заслуга адаптирующего влияния
Камы. В поведении Мюнха также наступили явные перемены. Он стал гораздо спокойнее, а его взгляд приобрел более естественное выражение. Он больше не походил на ребенка, затерявшегося в таинственном и грозном мире. Он уже несколько освоился со своим новым положением: начинал набираться смелости, порой даже самоуверенности, поразительной для тех, кто столкнулся с ним в первые дни его пребывания в Институте.
Большое влияние на ускорение процесса адаптации оказало то, что с помощью обучения во сне Мюнх овладел интерязом и уже мог разговаривать с окружающими без переводческих автоматов. Он охотно учился, проявляя особо живой интерес к географии и истории. Это не значит, что он легко усваивал сообщаемые Камой сведения, несмотря на то, что информация была соответствующим образом подобрана и дозирована. Порой Кама ясно чувствовала, что Мюнх пытается скрыть от нее свои мысли, а его заверения, будто он убежден в реальности всего, что слышит и видит, не всегда звучали искренне.
Сегодня в поведении Мюнха она отметила какую-то непонятную перемену. И раньше случалось, что у него пропадало желание гулять, заниматься или беседовать. Но до сих пор он обычно говорил, чего хочет. Сейчас было иначе. Необходимо было найти причины.
Она коснулась пальцами клавиша, и стенные поляризаторы ослабили дневной свет.
– Так хорошо? – спросила она.
– Хорошо.
– Ты хочешь остаться один?
– Нет! – поспешно возразил он. – Я хочу… – он не докончил и быстро отвернулся, пытаясь скрыть замешательство.
– Да?
– Я хотел просить… – начал он, замялся и лишь немного погодя докончил: – Расскажи… о тебе…
Кама была немного удивлена. Впрочем, этого вопроса уже давно следовало ожидать.
– Ты хотел сказать: «расскажи о себе», – поправила она и одновременно подумала, что он всегда начинает ошибаться, когда особенно сильно переживает что-то. Но почему именно теперь?