Разум позволяет человеку избрать добро и отвергнуть зло.
– Не всегда, отец. Ересь часто к разуму взывает… Если вера иссякнет, мудрость не поможет. «Не послал бог сына своего, чтобы судил он мир, а для того, чтобы мир был спасен им. Кто верит в него, не будет осужден. Но кто не верит, уже осужден тем, что не верит в имя единоутробного сына божьего». – Мюнх замолчал, выжидающе глядя на старца.
– Почему ты не продолжаешь? – спросил тот сурово. –
Как говорится дальше?
Мюнх смутился.
– Не помню, отец мой.
– Так я тебе напомню: «И тот тебе суд, что свет снизошел на мир; но люди больше возлюбили тьму нежели свет, ибо были злы дела их. Ибо каждый, кто зло чинит, ненавидит свет и не идет на свет, дабы не были видны дела его, кто же правду творит, приходит к мудрости, дабы были ведомы дела его, ибо с именем божьим содеяны».
– К чему ты это говоришь, отец? – неуверенно спросил
Модест.
– В чем ты видишь зло мира сего, сын мой? Ты говоришь, что церковь не борется? Где та несправедливость, которую она терпит? Назови ее!
– Отец я был в церкви и видел…
– Что ты видел?
– Я видел людей, которые не молятся! Я слышал из уст священнослужителей слова, которые в мое время мог смыть только огонь! Я хотел исповедаться… Очистить душу от греха… И не мог! Знаешь ли ты, отец, – Модест заговорил громче, – что тут, в самой столице Петровой, сами священнослужители… Нет! Разве можно этого не видеть! Зараза! Зараза! Выжечь! Уничтожить ее!
– Что ты хочешь уничтожить?
– Скажи, отец, а Святая Инквизиция? Может, уже не существует? – со страхом спросил он.
– Многое изменилось.
– Что? И ты тоже так говоришь?! Не понимаю. Я везде слышу эти слова! Они тоже так говорили!.
– Кто?
– Те… от которых я убежал… Может, я неправильно сделал? Может, нужно было остаться?. Бороться?.
– С кем?
– С сатаной! – Модест резко наклонился к старцу. – А
ты… ты, отец, ты веришь в бога?!
– Верю.
– Где он?
– Везде.
– Неправда! Неправда! Там, где бога не хвалят, отверзается доступ адским силам! Разве может быть справедливость там, где преданы забвению заветы господни?
«Будешь любить господа своего всем сердцем своим, всей душой своей, всеми силами своими, всеми мыслями своими!»
– А ближнего своего как себя самого.
– Да! Да!! Разве можно забывать о его душе? Скажи, отец! Я видел книги. Много книг. Страшных книг. Достаточно взглянуть на них, чтобы понять, чему они служат…
С плохого зерна не соберешь хорошего урожая.
– Да, сын мой. Но только при полном свете можно увидеть, хорошо зерно или плохо.
– Этот свет суть истины, богом изреченные. Символ веры, на Соборе в Триденте принятый, гласит, что…
– Знаю, знаю, – прервал мягко старец. – Я не уверен,
поймешь ли ты меня, но знай: хоть истина вечна и неизменна, сейчас церковь преследует иные цели, чем на Тридентском Соборе.
– Иные? – Модест со страхом вглядывался в лицо старца. – Значит, даже вот как… Я знал… Знал. Здесь, в стенах Рима, в стенах святыни Петровой… Слушай, святой отец, – Мюнх схватил старика за руки, – скажи мне, не видишь ли ты перста божьего в том, что я, слабый слуга церкви, оказался здесь?
– Ничто не творится против воли господа нашего.
– Да. Именно так. Я здесь, потому что бог этого хотел!
Я здесь, чтобы защищать истину! Перед богом и миром!
Разве можно допускать, чтобы подняла голову ересь?
Чтобы силы дьявольские возвысились над людом божьим?
«А кто не признает меня, тот не признает и ее пред Отцом моим!» Разве не так говорил господь наш, Иисус Христос?
Не может быть мира между правдой и ложью! Между силами неба и ада! Ты уже стар, отец, может, не имеешь сил, остыл жар души твоей… Но я этот жар чувствую! И дойду хоть до самого папы!
– И что ты ему скажешь? – тихо спросил старец.
– Я скажу ему… Скажу, что готов отдать все силы свои, а если потребуется, и жизнь… чтобы защитить Истину!
Пусть он только позволит, и я сделаю все, чтобы имя божье вновь засверкало над Землей! Пусть глас его из столицы
Петровой встряхнет пастырей, которые позабыли о пастве своей!. Пусть возвестит он новый священный крестовый поход против несправедливости мира сего! Пусть задрожат те, кто, поверив в силу свою, над церковью возвыситься посмели!