Брови Камы изогнулись гневной дугой.
– Сейчас я говорю о результатах тестов, – холодно ответила она. – Не вижу противоречия. «Свежая память»
может быть прекрасной, так как амнезия имеет регрессивный характер.
– Стало быть, ты считаешь, что потеря памяти наступила в результате потрясения, вызванного падением метеорита? – спросил Гарда. – Никаких следов механического или термического поражения не отмечено…
– Я думаю скорее о психическом потрясении.
– Я хотел бы вернуться к основному вопросу, – начал
Балич. – Кама считает, что пациент – совершенно нормальный человек, потерявший память. Парамнезию в такой форме, как в данном случае, нельзя считать последствием шока. Может ли психически нормальный человек верить, что он средневековый монах? Тут совершенно явно проявляется утрата способности критически оценивать факты.
В системе его памяти закрепились стереотипы, являющиеся слепком болезненных галлюцинаций, архаических сведений и деформированных фрагментов действительности. Мне кажется, большинство признаков говорит о парафрении. Кроме того, страх… Ведь он постоянно чего-то боится!
– Вот-вот! – подхватила Кама. – Ром исследовал больного только раз, я наблюдаю за ним уже четвертый день.
Это, несомненно, субъект с психопатическими наклонностями, но, кроме того, он ведет себя так, будто его галлюцинации являются реальностью – других патологических признаков я не наблюдала. Я пыталась применить двунаправленную терапию. Безрезультатно. Депрессивная реакция, как у нормального человека. Уверяю тебя. Ром, это наверняка шизофрения.
– А может, он просто притворяется? – вставил концептолог.
– Нет. Вначале я тоже думала… Но нет. Его галлюцинации весьма связны и представляют собой логическое целое. Правда, я не специалист в области истории религиозных верований, обычаев и языка шестнадцатого века, но до сих пор я не обнаружила у него ни одной реакции, противоречащей галлюцинациям. Нормальный человек не может с такой железной последовательностью играть роль средневекового монаха. Именно это, мне кажется, говорит о том, что в данном случае мы имеем дело с необычным феноменом. Скажу больше, – оживленно продолжала Кама,
– зондирование подсознания тоже не принесло ничего нового. Тот же круг понятий, тот же словарь. Я проверяла кодовые ассоциации. То же самое. Реакции такие, словно он действительно никогда не знал интеряза.
– Невероятно! – воскликнул диагнометрист.
– Однако это так. Можешь проверить записи. Характерные изменения кривой вызывают только латынь и немецкий язык шестнадцатого века. Реакция на интеряз, итальянский, английский, французский, польский или русский появляется только в случаях аналогичного с латынью или немецким звучания слов. Я передала ленту лингвоанализатору…
– Ну и как?
– Представь себе, он действительно бегло говорит на средневековой латыни и немецком!
– Это только подтверждает гипотезу, что он отличный знаток того периода.
– Он утверждает, что его зовут Модестус Мюнх.
– Модестус Мюнх? – повторил Гарда и задумался.
– При нем не оказалось персонкода, – заметила Кама.
– Знаю, – кивнул ученый. – Странно, конечно, но это не наша забота. Придет ответ Глобинфа, и все выяснится.
Скажи, с ним можно сейчас побеседовать?
– Конечно. Перевод с латыни да интеряз и обратно уже запрограммирован.
– Что он сейчас делает?
– Лежит на полу лицом вниз. Наверно, молится.
Кама подошла к столику и включила визию. На экране появились просторная комната и мужчина в голубом больничном халате, лежащий крестом на полу.
– Интересно, – пробормотал Гарда и, обращаясь к Каме, спросил: – Он вообще не покидает свою спальню?
– Очень неохотно. Выходит только на террасу и часами смотрит вниз на город.
– Интересно, – повторил концептолог.
Когда они входили в комнату, мужчина стоял на террасе и смотрел вниз.
– К тебе гости, – бросила с порога Дарецкая.
Он медленно повернул голову, и на его лице, сосредоточенном и напряженном, отразился страх, смешанный с радостью.
– Это профессор Гарда. Познакомьтесь! – представила ученого Кама.
Мужчина сделал шаг вперед и уже собрался было упасть на колени, но девушка подхватила его под руку и, подводя к Гарде, укоризненно сказала:
– Зачем это? Я же тебе говорила, не надо становиться на колени. Не надо.
– Да, госпожа, – покорно кивнул он.
– Доволен ли ты комнатой, брат Модест? – спросил концептолог.