— Выключите этот чертов свет! — крикнул Десейн.
Фары померкли. Он разглядел крупную фигуру человека в форме с поблескивающим на груди значком, стоявшего перед таксофоном.
— Какие-нибудь проблемы? — раздался неожиданно писклявый для такой громадины голос.
Десейн вышел из кабинки, все еще в гневе от того, что его ослепили светом фар.
— А что, должны быть?
— У, чертовы сантарожцы, — пробормотал шериф. — Наверное, очень уж приспичило кому-то из вас позвонить во внешний мир, раз для этого пришлось пожаловать сюда.
Десейн хотел было возразить, что он не сантарожец, но промолчал, когда его мозг затопил поток новых вопросов. Почему его принимают за сантарожца? Сначала толстяк на «крайслере», а теперь и шериф.
Десейн вспомнил слова Мардена. У него что, имеется отличительный знак на лбу?
— Если разговор закончен, то вам лучше ехать домой, — сказал шериф. — Здесь нельзя стоять всю ночь.
На приборном щитке грузовика Десейн увидел неожиданное изменение уровня бензина — прибор ошибочно показывал, что бак почти пуст, хотя он был полон. Поверит ли он, что ему нужно дождаться утра, когда заработает заправочная станция? Может ли он вызвать дежурного — и тогда будет обнаружено, что израсходовано всего несколько галлонов?
«К чему заниматься самообманом?» — задал себе вопрос Десейн. Он вдруг понял, что ему не хочется возвращаться в Сантарогу. Почему? Может, потому что, живя там, он превращается в настоящего сантарожца?
— Ваши бинты наложены профессионально, — заметил шериф. — Побывали в аварии?
— Так, ничего серьезного, — ответил Десейн. — Слегка потянул связки.
— Ну, спокойной ночи, — сказал шериф. — Будьте осторожны на этой дороге, — он вернулся к своей машине и что-то сказал напарнику тихим голосом. Они оба захихикали. Потом патрульная машина медленно выехала из проезда.
«Они ошибочно приняли меня за сантарожца», — подумал Десейн и принялся размышлять над реакцией полицейских. Им совсем не хотелось, чтобы он находился в городе, но вели они себя с ним как-то неуверенно — словно боялись его. Без всяких колебаний они оставили его одного, даже не поинтересовавшись, с какой целью он приехал в Портервилль. А если он преступник?
Почему они приняли его за сантарожца? Этот вопрос не давал ему покоя.
Ухабистая дорога быстро напомнила о больном плече. Правда, теперь оно лишь отзывалось тупой болью. Голова была ясной, чувства обостренными. Он удивлялся этому новому для себя состоянию. Впереди чернела выступавшая клином вершина горы. Дорога поднималась все выше и выше…
Перед глазами Десейна вдруг стали проноситься неясные образы, как бы являясь продолжением окрестностей, мелькавших за окнами машины. Они оформлялись в слова и фразы, лишенные всякого смысла, так что от всего этого у психолога начала кружиться голова. Ощутив внезапно наступившую необыкновенную ясность в мозгу, он попытался разобраться, что они означают.
«Пещера… хромой… пожар…»
«Какая пещера? — подумал Десейн. — Где я видел хромого? Что за пожар? Не тот ли это пожар, что привел к выходу из строя телефонной линии?» Внезапно у него возникло впечатление, что он то и является этим хромым. Однако обнаружить связь между пожаром и пещерой никак не удавалось.
Десейн понял, что не рассуждает, а воскрешает в памяти прежние мысли. Образы являлись ему в форме увиденных им предметов. Автомобиль. Он видел сверкающую машину Джерси Хофстеддера. Забор. Он видел забор вокруг кооператива. Тени. Он увидел бестелесные тени.
«Что со мной творится?» Десейн почувствовал, что дрожит от голода. На лбу появились крупинки пота, которые начали скатываться вниз на лицо. Он ощущал на губах их соленый вкус. Десейн опустил окно, позволив холодному ветру наброситься на него. На повороте, в том самом месте, где он остановился в первый вечер, Десейн съехал на обочину, заглушил двигатель и потушил фары. Облаков на небе уже не было, расплющенная серебряная луна низко скользила над горизонтом. Он посмотрел на долину — повсюду виднелись огни, далеко слева — сине-зеленые (там были теплицы), а справа, у кооператива, суетились люди. Здесь же, наверху, Десейн чувствовал себя отчужденным от всего этого, изолированным. Его окружала темнота.
«Пещера? — подумал он. — Джасперс?»