Трудно размышлять, когда ломит все тело. Плечо его по-прежнему ныло от боли. Усилилась боль и в левом легком. Давало о себе знать сухожилие на левой лодыжке, но не болью, а слабостью. Он мог мысленно представить любую из царапин, оставленных на его груди сломанными перилами, из которых с таким трудом извлекал его Бурдо. Перед его мысленным взором мелькнула карта, висевшая на стене в кабинете Джорджа Ниса, но тут же исчезла.
Ему казалось, что он потерял контроль над своим телом — словно нечто или некто управляли им. Это была старая, пугающая мысль. Безумная. Он вцепился в руль, но, представив, как тот изгибается в его руках, отдернул их прочь.
Горло пересохло.
Десейн пощупал пульс, одновременно глядя на светящийся циферблат часов, и заметил, что вторая рука почему-то слегка подрагивает. Может быть, из-за учащенно бившегося сердца? Что-то искажало его ощущение времени.
«Неужели меня отравили, когда я ужинал у Паже? — подумал он. — Трупный яд?»
Черная чаша долины казалась длинной ужасной рукой, способной дотянуться до этого места и схватить его.
«Джасперс, — подумал он. — Джасперс».
Что же на самом деле означает это слово?
Он почувствовал некую общность, коллективное единение, связанное с этим кооперативом. Ему представлялось нечто всеобъемлющее, таящееся во мраке, на самом краю его сознания.
Десейн опустил руку на сиденье. Пальцы вцепились в портфель с записями и документами, которые свидетельствовали о том, что он ученый. Он попытался ухватиться за эту мысль.
«Я ученый. Как сказала бы тетя Нора: твое беспокойство вызвано буйной фантазией».
Что должен делать ученый, Десейн сознавал ясно. Он должен внедриться в мир Сантароги, найти для себя место в единении этих людей, пожить с ними некоторое время, постараться даже думать, как они. Только так можно разгадать загадку долины. Существовал присущий сантарожцам образ мышления. Он должен принять его, привыкнуть к нему подобно тому, как привыкают к новому костюму, и тем самым будет достигнуто понимание.
Эта мысль принесла ощущение, что нечто вторгается в его сознание. Он почувствовал, что некое древнее существо просыпается в нем и изучает его. Оно захватило все его подсознание — назойливое, что-то ищущее, беспокойное, но ощущаемое как отражение в зеркале, неразделимое и неясное… но реально существующее. И существо шевелилось в нем, тяжелое и неясное.
А потом это ощущение исчезло.
И едва это случилось, как Десейн ощутил внутри себя пустоту, настолько подавляющую, что он почувствовал себя щепкой, брошенной в волны бескрайнего океана и опасающейся любого течения или водоворота.
Десейн понимал, что это лишь грезы наяву. Но он боялся вернуться в реальный мир, в эту долину.
Джасперс.
Десейн понимал, что ему нужно сделать еще одну вещь. И снова он мысленно воспроизвел карту, висевшую на стене в кабинете Джорджа Ниса, — черные тонкие линии, изображавшие центральную часть долины.
Пещера.
Вздрогнув, он посмотрел вдаль, туда, откуда доносился гул. Что же скрывается там, за проволочной изгородью, которую охраняют сторожа с собаками и патрулирующие полицейские «багги»?
Должен же отыскаться способ узнать все.
Десейн запер кабину. Единственным оружием, которое он обнаружил в грузовике, был ржавый охотничий нож в изъеденных коррозией ножнах. Он сунул ножны за пояс, неуклюже действуя одной рукой. Пусть это выглядело довольно глупо, но руководило его действиями неясное предчувствие какой-то опасности. Потом нашелся и фонарик. Он сунул его в карман.
От всех этих движений снова заныло плечо. Десейн не обращал внимания на боль, убеждая себя, что, конечно, проще всего ничего не делать, сославшись на физическую немощь, даже зная, насколько важны твои действия.
Узкой звериной тропой он спустился вниз с холма и оказался у верхнего конца охраняемой изгороди. Десейн продолжил путь по тропе, постепенно теряющейся в зарослях кустарника.
Ветки цеплялись за одежду. Он продирался сквозь них, ориентируясь на луну и шум кооператива. Наконец с вершины холма перед ним предстал сам кооператив. В чем бы ни заключалась загадка Сантароги, Десейн знал, что ответ скрывается за этой изгородью.
Один раз он споткнулся и соскользнул вниз с холма в высохший ручей. Идя по руслу, он вышел на крошечную ровную насыпь, откуда мог обозревать весь кооператив и долину, простирающуюся за ним и утопающую в лунном сиянии.
Дважды он спугнул оленя, скрывшегося во мраке ночи. Из кустов постоянно доносились шорохи, когда какие-то маленькие существа убегали, напуганные его неуклюжим приближением.