Наконец настал его черёд подготовиться к прыжку.
Арви подошёл к своему жёлтому грибку, поставил правую ногу точно рядом с ним, а левой шагнул вперёд и стал ждать.
Не только разбег, но и подготовка к нему у каждого прыгуна свои. Одни до последней минуты расслабляют ноги. Они трясут ими по очереди, словно хотят сбросить шиповки. Другие застывают на месте, устремляют взгляд в одну точку и стоят, как истуканы. Арви довелось видеть и такого спортсмена, который начиная разбег подпрыгивал вверх. Ходил-ходил возле своей отметки туда-сюда, словно и не собирался начинать разбег. И вдруг подпрыгнул и побежал. И это был не какой-нибудь там шутник, это был мастер спорта. Все прыжки он начинал так. Ну да, а по телевизору однажды показывали даже такого прыгуна, который перед разбегом складывал руки для молитвы.
Арви на бога не надеялся. Он глубоко вздохнул и принялся раскачивать руки. Он так начинал разбег, так готовился к предстоящей нагрузке. Вперёд-назад, вперёд-назад раскачивались руки, тело покачивалось вместе с ними, и он чувствовал, как сжимается в нём невидимая пружина. Один раз в жизни ему довелось лететь на самолёте, и он ярче всего запомнил не сам полёт, а то, как самолёт вырулил на взлётную полосу, развернулся и затем приготовился к разбегу. Моторы прибавили обороты. Самолёт весь задрожал. Серебристая сигара словно накапливала в себе необходимую скорость, чтобы затем, раскатившись, в неудержимом разгоне взметнуться вверх. Арви всегда казалось, что раскачивая руками, он тоже накапливает скорость.
Судья снова выкрикнул его имя. Арви принялся раскачивать руки. Вперёд — обещание, данное классной, назад — клятва, данная школьной летописи и директору. Вперёд — спортивная честь района, назад — долг и ответственность. Он раскачивался бы так и дольше, но судьи уже стали проявлять нетерпение.
Как палец скрипача безошибочно знает, скользя по не имеющему отметин грифу, где точно ре, до, ми и другие ноты? Откуда нога прыгуна знает, что после двух десятков шагов на полном разгоне она попадёт на толчковый брус?
Нет, нога прыгуна этого и не знает. Никто не застрахован от заступа. И хотя все прыгуны до автоматизма отрабатывают ритм разбега, хотя они усеивают края дорожки для разбега всевозможными отметками, всё равно во время разбега их преследует страх заступить за священную черту.
«В ле-су ро-ди-лась ё-лоч-ка», — мысленно читал Арви обычно эту строчку. Она была для него как метроном. На первые четыре шага должно уйти вдвое больше времени, чем на последующие три. Тогда получалось правильное ускорение и достигалась необходимая длина шагов. Дальше можно было сосредоточиться на самом важном.
«Чувство полёта, чувство полёта», — думал Арви. Это было как призыв, как крик о помощи. Но ответа на свой крик он не услышал. — «Ответственность, ответственность!» — шумело у него в ушах, и уже толчок. Резко оттолкнувшись от бруса, он стремительно рванулся ввысь. Теперь он должен был бы превратиться в пёрышко. Теперь он должен был бы почувствовать себя птицей, ощутить освобождение от земного притяжения. На один кратчайший миг он должен был бы освободиться от своего веса, который сковывает бескрылые существа. Вверх, вверх! Как дома на пастбище, как на школьной спортплощадке, как на пахнущей хвоей спортивной площадке райцентра, как тогда, когда лыжи срываются с естественного трамплина — края канавы или пригорка. И тотчас же этот миг возможности миновал. Взметнув песок в стороны, Арви шлёпнулся в прыжковую яму. Ему незачем было смотреть на судейскую рулетку. Он и без того знал, что она покажет. Чувства полёта не возникло.
Опустив голову, он побрёл к скамейке. Пять восемьдесят! — полетели вслед ему слова судьи. Многих они, возможно, и обрадовали бы, кое-кого, пожалуй, даже осчастливили бы. Но для Арви это было фиаско.
Вот так история! Меньше, чем на районных соревнованиях. Меньше, чем в школе во время дня спорта. А ведь дорожка для разбега была здесь в сто раз лучше, да и ветер дул в спину.
Он мысленно ещё раз разобрал совершённый прыжок. С того момента, как он, разбегаясь, сделал первый шаг. Всё вроде было правильно. Его ноги ещё помнили ритм разбега. Разгон перед толчком получился, последний шаг вышел чуть покороче, так и требуется, чтобы сильно оттолкнуться. Да, всё было в порядке, всё вроде было так, как надо, всё шло, как заученное, однако же чего-то не хватило.
Среди ребят мелькнул клетчатый пиджак тренера. Арви заметил на лице тренера недовольство. «Возьми себя в руки, — говорило его лицо. — Ведь на районной спартакиаде ты сумел собраться». Очевидно, тренер хотел сказать это вслух, но кто-то из судей преградил ему путь. Тренерам не полагалось находиться на местах соревнований.
На трибуну Арви и не посмотрел. В самом деле. Очевидно, он недостаточно собрался. Во время следующей попытки надо исправиться. Он обязан! На него глядит весь район. Первые в труде, первые в спорте!
Судьи ускорили темп, и вскоре вновь должна была подойти очередь Арви. Шесть метров пять сантиметров, шесть метров восемь сантиметров — объявляли результаты других. Господи! Ведь в последнее время у него всегда результаты были лучше.
«Я должен, я должен, я должен!» — сказал Арви себе десять, двадцать, пятьдесят раз. Он повторял это всё то время, что ждал, пока его вызовут. Подошёл, сияя, Кошачья мордочка — он почти на полметра улучшил личный рекорд. Такого никто от него не ожидал, и меньше всех — сам он. Ничего не видящими глазами смотрел Арви на радостно подпрыгивающего соперника и упорно твердил про себя: «Я должен! Ты должен!»
И классная руководительница, и директор, и заврайоно, и тренер Оясоо, и заместитель председателя исполкома — все они как бы стояли у него за спиной и повторяли вместе с ним: «Ты должен! Ты должен!»
Ноги казались пудовыми. Всё тело налилось свинцом.
Первые в труде, первые в спорте.
«Чувство полёта, — думал он в отчаянии, — куда же ты подевалось?»
1977
Барьер трёх минут
Роланд не знает, что расписание соревнований изменили! Теперь Ээри был в этом уверен. Сорок пять минут назад, стоя на остановке «Кирпичный завод» в ожидании автобуса, Ээри удивился тому спокойствию, с каким Роланд расхаживал у себя по двору. Только что очередной автобус, ходящий каждый час, высадил пассажиров у стадиона и — так точно, что точнее и не бывает — Роланда среди них не было. Ээри, словно коршун, внимательно следил за главным входом. Он обязательно увидел бы Роланда.
Народу на стадионе было уже много. Школа-интернат собиралась под башней с часами. Интернатских можно узнать по белой полосе на рукаве синего тренировочного костюма. Русская школа в красных тренировочных костюмах. Ну, а команда первой средней школы — команда Ээри, конечно, в чёрных костюмах с высоким, как у свитера, воротником. Это их обычная форма, всегдашняя, как и десять лет назад, когда дядя Ээри ещё бегал за школьную команду, так и теперь у Ээри, хотя он сегодня и не выступает и никогда больше не будет выступать в соревнованиях.
Человек сам кузнец своего счастья — так написано в школьной хрестоматии, в одном стихотворении, которое Ээри полагалось заучить наизусть. Хорошенькое дело! Сам кузнец! Интересно, как же ты его выкуешь? Разве же Ээри мало старался и мучился? До школы и после школы, рано утром и поздно вечером. Если бы кто-нибудь сосчитал километры, которые он пробежал года за два, получилось бы астрономическое число. Уж наверняка больше, чем у Роланда, Пеэтера Лыпака и маленького Паэметса, вместе взятых. И однако же не он, Ээри, сегодня в пятнадцать ноль-ноль стянет с себя на старте тренировочный костюм, это сделают маленький Паэметс, Пеэтер из параллельного класса и Роланд.
Нет, Роланда всё же, пожалуй, с ними не будет. Если он и впрямь не знает, что начало соревнований перенесено на два часа раньше, то в момент, когда выстрел даст старт забегу на тысячу метров, он ещё только будет собирать дома вещички... Вообще-то у Роланда железные нервы. Он не поедет, как это сделал бы Ээри, на стадион за несколько часов до начала соревнований. Он спокойненько явится за полчасика до своего старта, ровно на столько раньше, сколько требуется, чтобы сделать разминку.