- Я не знаю, как разговаривать с другими людьми, - произнес наконец Кастиэль, проводя рукой по траве. – Я случайно заговорил с тобой. Но с другими это слишком тяжело, мне хватало жестов, - он не стал больше ничего говорить, да Дин и не стал просить. Он поднял Кастиэля, предложив ему руку, после чего наугад пошел сквозь небольшой лесок, надеясь, что река там все же будет. Очень скоро влажная земля подсказала, что направление было выбрано правильно. Какие-то минуты, и в мгновение ока перед их взором предстала неширокая заросшая речка. Плавать в ней в любой другой день Дин ни за что бы не стал, но в данном случае у него не было выбора. При свете дня и в спокойной обстановке он наконец-то сумел рассмотреть непрошенного попутчика. Кастиэль был болезненно худым, даже слишком, и потому его действительно можно было принять за ребенка. Огромные из-за худобы глаза смотрели всегда прямо и открыто, но теперь Дину было понятно и это: он не хотел бы спрашивать о том, почему Кастиэль никогда не оказывался на улице. Недаром он оказался в психушке. Но ведь, с другой стороны, он не из этих опасных психов, он лишь другой. Не такой, как обычные люди. Почему за это его тоже должны запирать? Дин не осознавал в тот момент всей картины, лишь мимолетно отмечал и синяки под глазами, и проступающие вены над веками, и бледные губы, почти теряющиеся в цвете лица, бескровные щеки и слабую хватку, но он никогда не умел складывать вместе очевидные факты. Он списал это на жизнь в психушке. Она, наверное, не способствовала оздоровлению.
Он непонимающе посмотрел на Кастиэля – парень был зачарован… Но и только. Может ли быть так, что он даже не понимает, зачем Дин привел его сюда? Пожалуй, поздновато для купания, да и вода могла быть холодной, но кто знает, как тепловой удар скажется на нем. Это Дин может получать до трех таких за один день, будучи, сколько себя помнил, на улице. Но этот несуразный и неловкий человек заставлял Дина приглядываться к тем деталям жизни, которые для Винчестера уже были сами собой разумеющимися.
Дин, вздохнув, потянул мокрую футболку через голову. Не самая лучшая идея, но без личного примера он Кастиэлю не объяснит. По части педагогики и терпения был Сэм. Дин шел напролом и не отличался способностью к поиску легких путей. За футболкой последовали и джинсы, когда пристальный взгляд Кастиэля застал Дина врасплох. То есть он не был стеснительным, конечно, но не выглядело ли это как совращение психически слабого? Тьфу, что он вообще привязался к этому психически слабому! Просто у Кастиэля не было никаких моральных представлений, вот и все. А взгляд нервировал. В основном потому, что не скрывал откровенного, почти детского восторга.
- Просто повторяй, хорошо? – сам теряя уверенность, предложил ему Дин. Кастиэль потянул футболку наверх, что было похоже на отработанное движение. Могло быть гораздо хуже. Хотя он был достаточно сообразителен, чтобы добраться за Дином до квартиры незамеченным. Как, черт возьми, Дину вообще стоило его воспринимать? Теперь не было никакого шанса на то, чтобы его вернуть. А бросить… Не было ни одной мысли и не могло быть. Дин не из тех людей, кто так просто отмахивается от проблем. В конце концов, он воспитывал Сэмми, пока имел на это право. Может, воспитает еще одного.
Поэтому он, отбросив обычные мысли о неловкости, подошел к Кастиэлю. След от былого страха заставил Дина испытать вину, но он не любил слишком много о чем-то размышлять. Он подал Кастиэлю руку, пока тот стягивал уже посеревшие больничные штаны. Ребра, однако, не проступали, несмотря на самые страшные ожидания Дина. Кастиэль оказался скорее просто на грани стройности и худобы, так что кормили, наверное, в больнице действительно неплохо. Мягкая линия живота сочеталась с полным отсутствием лишней жировой прослойки, и он был скорее даже гармоничен обнаженным, чем пугающим и вызывающим сострадание. Так что Дин едва не сделал рефлекторный шаг вперед – доверяющий ему парень с какой-то особенной изящностью и определенно уникально гармоничным телом, которое так отвечало его характеру, мог стать для Дина проблемой. В основном потому, что желание защитить разом перешло в какую-то другую сторону, натолкнувшись на поставленную в моменте мгновенного страха невидимую стену – нет. Кастиэль даже не подозревал ни о чем. Он покорно вытянулся на солнце, смотря на Дина снизу вверх. Он прищурился от ярких лучей солнца и ни о чем не подозревал.
В то время как Дин придумывал себе оправдание. Низко? Вероятно. Отвращение к себе? Очень кстати. Не мог же он все это время не подозревать этой склонности к подобному типу парней. Бывало, он спал с парнями. Бывало, его не волновал вопрос возможности и ориентации. Бывало, он пробовал и снизу, и сверху. Но не цепляло. Как не цепляли девушки. Как будто его время еще не пришло остановиться, понять, чего он хочет. Сейчас то, конечно, тем более было не то время.
И тем не менее ему страшно хотелось протянуть руку и коснуться светлой и нежной кожи живота Кастиэля. Вероятно, парень бы даже не понял. Вероятно, Дин мог бы сделать все, что угодно, без малейшего сопротивления. Только это отвратительно. Должно быть, сказалась перестрелка, погоня и беспокойная ночь в машине. Как хорошо, что человек может прятать самые грязные мысли подальше.
Как хорошо, что мораль, несмотря на опошление, на стереотипность и нелогичность, заложена в каждом из нас. Поэтому Дин попросту повел его за руку к воде, вспоминая, как когда-то водил Сэма в ванную, когда тот был еще совсем маленьким.
***
Кастиэль смущенно кутался в большую ему рубашку Дина. За последние два часа он как будто бы перестал думать и говорить про себя, что с ним никогда не случалось. Вокруг было так много того, что он никогда не знал и не ощущал, что думать не было нужды. А еще рядом был Дин, и Дина было больше, чем кого бы то ни было за всю жизнь Кастиэля. Он не понимал, почему Дин порой хмуриться, когда отворачивается и думает, что Кастиэль его не видит. Разве можно еще о чем-то думать после того, как они так здорово провели время в этой речке, которая оказалась совсем не холодной? Кастиэль никогда не смеялся так много. У него болели щеки, а еще казалось, что вода осталась в ушах, сколько он ни прыгал смешно на одной ноге, как показывал ему Дин. Как можно после всего этого думать о чем-то еще? Ведь это прекрасное утро (хотя технически был день).
И теперь, когда Дин сидел рядом на этой же поляне, на которой он решил остаться после того, как после покупок на ближайшей заправке увидел патруль полицейских, чересчур усиленно рассматривающих темноволосых юношей, Кастиэль мог продолжить изучать его. В больнице у него не было живой розы. Никогда. Он никогда не видел их живыми с тех пор, как мама ушла. А Дин напоминал ему розу, которую он хотел нарисовать, но рисовать не было смысла, ведь вот он, живой и лучше нарисованного. Для Кастиэля Дин стал целым миром, пусть никто из них об этом не подозревал.
Кажется, Кастиэль перестал думать в тот момент, когда Дин взял его за руку. В процессе раздевания не было ничего не обычного, разве что никто не торопил Кастиэля. А он торопился по привычке сам и едва не упал. От одного прикосновения сильной руки к его руке Кастиэлю стало слишком жарко. Он так удивился этому ощущению, ведь он не мог заболеть, что посмотрел на Дина прямо. Ему приходилось щуриться, чтобы разглядеть, но он был зачарован. Неужели все на улицах были такими? Ему было жалко, что он не прошелся по улице просто так, не гонясь за уборщиком. Были ли они все такие красивые, такие, как Дин? В нем было все такое простое и такое притягательное, как шоколадный торт на Рождество. Кастиэлю бы очень хотелось прикоснуться к Дину, как он всегда подбирался на кухне к торту еще до наступления праздничного ужина. Неважно, что он не хотел есть как следует, просто было что-то волшебное в этом первом знакомстве. Своя традиция.