Не помня себя от накатившего страха, оба друга решительно кинулись в гущу кустов.
Червоточина, подобно мощному насосу, выплюнула из себя куски гиперпространства, всосала местный воздух вместе с листвой, насекомыми и травой, свернулась в атмосфере неким производным восьмёрки Мёбиуса, захватила концентрические круги в количестве восьми образований и, хлопнув гигантским мыльным пузырём, растворилась в пространстве. Губа остался с медведем один на один…
И только тут понял, как он глубоко ошибался в своём всемогуществе. Очутившись наедине с грозным хищником, он вдруг вспомнил восьмую, защитившую его от саблезубого леопарда.
Огромный бурый самец поднялся на задние лапы, передние развёл в стороны, обнажил когти, разинул страшную пасть, и с грозным рычанием навис над человеком, который в мгновение ока превратился из всемогущего Властелина в кухонного жалкого таракана. До ружья дотянуться не было никакой возможности, поэтому Губа рефлекторно съёжился и что есть мочи заорал от охватившего его ужаса. Такой бесславный и, в общем-то, бесполезный конец. Ещё минуту назад он чувствовал себя равносильным Богу, повелителем огня, несущим в руках луч солнца, а возможно и будущим вожаком первобытного племени, а тут… он почувствовал вдруг холодное дыхание смерти.
- Гроссмейстер!! – заорал он.
Этот предсмертный крик, разбавленный рычанием дикого зверя, и услышали друзья, находясь за деревьями. Времени на раздумья не было. У них две винтовки и эффект внезапности, а по ту сторону зарослей погибает человек. Кто он? Разобраться можно будет позже: главное, что человек!
Фотограф уже валялся в луже крови с одной оторванной ногой, в то время как ненасытный и голодный зверь трепал и разрывал на куски ещё живое тело. Услышав выстрелы, огромная мохнатая машина смерти обернулась на звук и на миг застыла с разинутой пастью, с которой струйками стекала кровавая пена. Губа уже не кричал и не стонал: он хрипел, испуская последние предсмертные звуки, похожие на бульканье закипевшей в чайнике воды. Его раскрытый в судороге рот выплёвывал на воротник куртки взбухающие красные пузыри, всё лицо и часть макушки были разодраны, обнажая кости скул, оскал зубов и вывернутую наружу трахею. Позвоночник во многих местах был переломлен и держался лишь благодаря узлам мышц, да нескольким уцелевшим суставам – остальное представляло сплошное месиво крови, мяса, жил, и разодранной одежды.
Губа был уже не жилец.
Выскочив из зарослей, оба друга, почти не целясь, сразу саданули две пули из обеих винтовок, и пока медведь, уже раненый, поворачивался к ним для нападения, успели перезарядиться и выстрелить ещё по разу. Сделав два шага навстречу, могучая туша зверя упала и, издав последний предсмертный рык, растянулась на влажной почве во весь огромный рост. Алчность крови его и погубила: людоед так и не успел, как следует насытиться человеческим мясом.
Всё произошло настолько быстро, что ни Саша, ни Семён не успели в первый миг узнать жертву трагического нападения. И только спустя несколько секунд, когда зверь окончательно затих и перестал конвульсивно дёргаться от агонии, они осторожно приблизились к развороченной кровавой земле, на которой осталось то, что только что было живой плотью человеческого организма. Тут же валялся фотоаппарат и армейские ботинки, которые в пылу схватки были разбросаны в нескольких метрах от изорванных челюстями ног. Видать, медведь трепал и тягал тело взад и вперёд, разрывая его на части. В ботинках торчали огрызки переломанных и разгрызенных лодыжек, а одна рука, отделённая, вырванная из ключицы, висела в кустах, густо смазывая их сочившейся кровью. Голова была искромсана, и из одинокой глазницы свисал выкатившийся глаз – уже помутневший и остекленевший. Остальное месиво просто не поддавалось описанию, и если бы не ружьё, фотоаппарат и ботинки, никто бы не узнал в этом развороченном теле их бывшего фотографа и коллегу по экспедиции. Конец его был ужасен.
Первыми Сашиными словами была фраза, произнесённая с некоей долей разочарования.
- Эх… повезло подлецу!
Семён вздохнул, но понимающе кивнул. Он и сам испытывал похожее чувство, попади фотограф к нему в руки. Однако не суждено им было исполнить свою клятву, данную после убийства девушки. Природа сама постаралась за них, вынеся убийце справедливый и жестокий приговор. Такой ужасной смерти не пожелаешь и врагу в честном бою. Но именно Губа и заслужил подобную смерть: бесславную, нелепую, и предначертанную судьбой. Она вмешалась, и избавила Сашу и Семёна от возможности отомстить – кто знает, как бы им потом жилось с таким неприятным грузом на сердце всю оставшуюся жизнь, если бы они собственноручно казнили человека – пусть и подлеца в широком смысле этого слова.