Пепел ровным столбиком упал на влажный мрамор. Она закрыла глаза и начала говорить. Когда истлевшая сигарета своим огоньком приблизилась к её пальцам, Субхадра даже не почувствовала этого. Она была в своем прошлом, красивом и безобразном одновременно. Я осторожно вытащил из её крепко сжатых пальцев окурок, она и этого не почувствовала. Но вот рассказ её подошел к завершению, ни одного события или имени не отложилось в моей памяти. Будто и не слышал я ничего, лишь что-то мистическо-колдовское оставило свой отпечаток, наложив на весь рассказ легкую ауру некой сказочности.
Субхадра открыла глаза и достав из многочисленных складок одежды маленькую серебряную шкатулку с выгравированным на крышке Сфинксом, протянула мне:
- Пусть это поможет тебе! Ты ведь когда-то умел летать! И, перестань курить, через каждые шесть минут!
Барханы пророческого небытия.
Ослепительно-желтый песок под равномерно плавящим землю солнцем уходил в зыбкую, дрожащую от зноя даль. Цепочка моих следов медленно уходила под песок давая понять, что обратного пути просто не существует.
О том, как попал в пустыню не помню ничего кроме сияющей тьмы. Мягкая и шелковистая на ощупь она поглощала свет, звуки и сияла. Аккуратно, не раздражая глаз. Я летел по извилистым тоннелям, бился о мягкие углы на поворотах, а потом очнулся наполовину засыпанный песком. В руке моей была коробочка, та самая, со Сфинксом.
Здесь солнце не пряталось за горизонт, оно всегда было в зените освещая дорогу тем кто брел в поисках небытия. Судя потому, что за весьма продолжительное время я никого не встретил, подобных желающих было совсем немного и я знал почему. Большинство из них выбрали смерть, я раньше тоже был сторонником смерти, как способа поиска. Но, потом понял, что она ничего не сможет объяснить и поэтому выбрал другой путь.
Время, когда хотелось выть от тоски ушло. Вообще все ушло, не оставив ничего взамен. Осталась лишь пустота в которой и было спасение, но память систематически старалась избавиться от свободных пространств. Она сливала в пустую душу тот отстой, что копился долгие годы. Особенно памяти нравилось восстанавливать не совсем приятные моменты из той эпохи, что я провел рядом с Анжелой. Слова со скрытым в них смысловым намеком, многозначные действия. Разум издевался над сердцем.
Песок хрустел на зубах, резал опухшие глаза, никотин жуткой горечью разлился в желудке и лип к языку, дым колючими кусочками застревал в горле, заставляя его надрывно-простуженно болеть. Купание в ледяной воде не прошло бесследно. Я жутко простудился. Слезы в три ручья бежали из глаз, насморк прочно заложил нос. В легких при каждом вдохе-выдохе что-то хрипело и хлюпало. Солнце старалось во всю, выжаривая из меня болезнь, выгоняя её из моего тела обильно капающим на песок потом.
- Как обычно!
После того как я ушел от неё в первый раз, Анжела дождалась удобного случая и когда я снова поверил ей, заперла в личном музее. И объявив меня своим лучшим экспонатом, позабыла о существовании той комнаты, в которую поместила эту странную вещь. Выставила охрану в лице собственного обаяния, незаменимого очарования, жестких рамок и единственности. Будучи вещью самой в себе я понял, что обо мне забыли и снова пришлось бежать. Не уходить, а бежать. Быстро, как жертва или как охотник, который сам стал добычей.
Шаг, еще шаг. Силы уходят в этот проклятый песок, не оставляя шансов выжить, но все уже не важно. Сколько людей сгинуло в этой пустыне? Запинавшись обо что-то я упал лицом в песок, поднялся, прочистил от него глаза и рот. Посмотрел по сторонам и увидел то, через что споткнулся. Обыкновенная человеческая рука, вырванная из самого плеча еще кровоточила. Неподалеку валялась вторая, чуть дальше третья и четвертая. Я собрал их все вместе и выяснил для себя, что они принадлежат двум совершенно разным людям. Судя по угловатости линий, повышенной волосатости и массивности торчащих костей, руки были мужские.
Немного поразмыслив, что делать дальше, я принял решение и вырыл одной из них в податливом песке небольшую могилку, похоронив в ней оторванно-потерянные конечности. Нужно было идти дальше.
Миражи. Сколько раз приходится обманывать самого себя, выдавать желаемое за действительность, а потом вместо долгожданной, несущей жизнь влаги глотать сухую пыль. Миражи, которые порождает усталое сознание, еще можно рассмотреть и понять, но те, что порождены воспаленным разумом, гораздо сложнее и непонятнее. Осознание того, что все не так как есть приходит спустя довольно продолжительное время. Когда все внутри забито сухой шелухой и пылью, когда весь этот мусор некуда больше заталкивать, а кто-то внутри твердит:
- Еще! Еще! Еще!
Давясь и отплевываясь, до рвотных позывов. Приходит спасительная тошнота, она очищает даже разум и тогда, невыносимый груз понимания содеянного опускается на плечи. Вгоняет тело в бетонные поверхности, заставив замереть в бездействии. Лучше наглотаться песка, перепутав его с водой, чем чего-то более нематериального.