— Ничего я не скажу, я давно не малявка. Я знаю, кто такой Ленин! — сказала я важно и копила во рту слюны, чтобы сделать особенно большой плевок очень далеко. Я давно убедилась, что при тёте Анне ни в коем случае не стоит петь:
Попреков и замечаний тёти Анне было и без того достаточно, так что теперь следовало тихонько упражняться в выплевывании шкурки крыжовника и между делом — особенно утончённо — выковыривать мизинцем козявки из носу. И именно в этот момент появилась ПОПУТКА! Она, правда, сначала проехала мимо автобусной остановки, как обыкновенная машина, но вскоре затормозила, зашуршав шинами об асфальт, остановилась и дала задний ход.
С виду это была обычная серо-бежевая «победа», но на самом деле настоящая попутка!
Водитель вышел из машины и крикнул:
— Тунгал! Это ты, что ли?
— Да, я, — кивнул тата.
Владелец попутки — невысокий дяденька в светло-коричневой куртке и клетчатой кепке — подошёл к нам и протянул тате руку.
— Давай пятерню! Вот так сюрприз! Ты меня помнишь?
Тата улыбнулся незнакомцу, подавая руку. И сказал немного неуверенно:
— Вроде бы лицо знакомое…
— Ну, ничего удивительного, таких мальчишек, как я, вокруг тебя была целая ватага. Но мне ты дал длинный карандаш из слоновой кости, помнишь?
— Вроде были, да, телефонные карандаши, фирма их раздавала в качестве рекламы… — сказал тата, наморщив лоб.
— Именно, именно! За такой теперь можно получить лет десять, если не больше… Да что я говорю — по меньшей мере, пятнадцать! Ну да, время оккупации в расчет брать нельзя! — тараторил дяденька, то и дело ухмыляясь. — В тот день у тебя взял интервью Ральф Парве, помнишь? Он теперь стал поэтом. А я — Юхо. Помнишь, как мы поспорили, что я через два года побью твой рекорд на восемьсот метров?
— Ну и как, побил? — усмехнулся тата.
— Куда там… Тем временем наступил период, когда бегать пришлось до посинения, но совсем не было времени при этом глядеть на секундомер или хотя бы на часы, — засмеялся Юхо. — Да чего мы тут на дороге разговариваем. Идём в машину, если тебе надо в город, милости прошу в мой лимузин!
Лимузин! Такой изысканной машины для попутки мы, конечно, не ждали, а Юхо тем временем любезно распахнул дверцу «победы».
В лимузине были уютные сиденья — вроде дивана, и пахло как-то по-особенному — немножко бензином, немножко асфальтом и немножко рыбой. Тата помог мне и тёте сесть на заднее сиденье, а сам поместился рядом с водителем.
Ну и разговорчив был этот Юхо! Главным образом он тараторил про стадион и спортсменов «Калева», про борьбу и бокс. Ни я, ни тётя Анне не знали, что тата в молодости ходил и на тренировки по боксу, но мама ему это запретила после того, как по приглашению таты пришла посмотреть соревнования по боксу. Это я решила запомнить — иной раз было бы здорово вместо соревнования в беге поиграть в бокс.
Потом Юхо заговорил громче и обратился к сидящим на заднем сиденье. Подумать только, он решил, что тётя Анне моя мама!
— Нет, к сожалению, — сказала тётя Анне тем низким и солидным голосом, каким она читала вслух татино письмо. — Мама Леэлочки сейчас в университетах жизни…
— А-а! — произнёс Юхо и некоторое время помолчал. Затем снова обратился к тате: — А ты сам… во время войны был на правильной стороне?
— Какая сторона для эстонца правильная — русская или немецкая? — спросил тата и попросил разрешения закурить.
— Что за вопрос! — воскликнул Юхо и сунул руку в карман рубахи. — Ты «Друг» куришь или у тебя марка получше?
До чего же красивая у него была коробочка с сигаретами. На красной крышке красовалась морда собаки, радостно свесившей наружу язык.
Но тата запривередничал: у него в нагрудном кармане был жестяной портсигар, перетянутый резинкой, и в нём плотный ряд папирос, которые он собственноручно набил табаком.
Тётя Анне, покрутив ручку, опустила заднее окошечко и сказала:
— Поверите ли, господин Юхо, до войны Феликс не курил и не пил ни вина, ни водки! Даже рюмочку за здоровье не пригубил!
— Да, до войны всё было по-другому, — сказал Юхо, кивнул в подтверждение и добавил со смехом: — Деревья были выше, и сахар был слаще, и снег был белее!