Никто из парикмахерш не прогонял меня из своей кабины, но смелее всего я чувствовала себя возле рабочего стола тёти Анне в последней кабине. День живой очереди был у каждой парикмахерши раз в неделю, и, похоже, им это не очень нравилось. Разумеется, они в другие дни не мёртвых обслуживали, о нет, они тогда делали завивки, стригли и красили волосы таким тётенькам, которых они давно знали, чьи имена были в их парикмахерских тетрадях, куда они записывали точное время, когда и кто из этих клиенток должен был прийти, и про таких тётя Анне говорила: «моя кунде»[10]. А живая очередь означала, что любая женщина могла зайти прямо с улицы и сесть на стулья, стоявшие под вешалкой, и подождать, пока её пригласят в парикмахерское кресло. Кто приходил раньше всех, ту и обслуживали первой.
По-моему, женщины из живой очереди были гораздо интереснее, чем обычные «кунде», которые в кресле у тёти Анне были похожими одна на другую дамами, и причёски у них были одинаковые — обычно волосы зачёсывали назад, возле щёк прятали за уши и на лбу делали небольшой завиток, такая получёлка — у некоторых справа, у других слева. Этих «кунде» не называли по имени и не говорили им «вы», а тётя Анне говорила о них «она» или «её». Например, спрашивала: «А как поживают её дети?» или «Не пора ли ей сделать новый перманент?».
В живой очереди бывали иногда женщины с седыми волосами по пояс — правда, такие обычно говорили о том, чего хотят, по-русски, и это меня настораживало, но пока им делали причёску, они обычно помалкивали, и тогда было интересно наблюдать, как прямые седые волосы превращались в роскошные рыжие кудри. Бывали и молодые застенчивые девушки, которые приносили вырванные из журналов фотографии артисток, на которых они хотели бы походить. И без всякой жалости они велели срезать свои толстые косы. Из них потом Ристлаан делала интересные штучки, которые называли «шиньонами», их использовали, чтобы сделать дамам нарядные праздничные причёски. Однажды в кресле у тёти Анне даже мужчина сидел. И до чего я удивилась, когда услыхала, как этот широколицый «кунде» со спутанными волосами спросил сдавленным, словно из бочки, голосом: «А паровая завивка меньше портит волосы, чем электрическая?» Другие парикмахерши потом насмехались, что Аннушка завела себе постоянного «кунде» из «голубых», но тётя Анне их насмешек не поддержала, а пожала плечами и заметила:
— Ну, если человек уходит на рыбацкий промысел в море на полгода и хочет, чтобы его причёска была в порядке, что ему остаётся, если без завивки его волосы торчат в разные стороны? В мужской парикмахерской нет аппаратов для завивки.
По-моему, у человека с грубым голосом лицо вовсе не было голубым, а только, может, слегка лиловатым, да и то в самом начале, пока его волосы были цвета картофельных очисток и торчали слипшись, но когда он встал с кресла тёти Анне, лицо моряка порозовело, как у народных танцоров на конфетной коробке, а волосы стали кудрявыми и чёрными, как у Поля Робсона на фотографии в газете. Облако аромата, окутавшее его, казалось неземным — я знала, что запах этот называется «Эллада», и исходил он от одеколона в бутылочке с наклейкой, на которой было красивое женское лицо. К этой бутылочке тётя Анне прикрепила пульверизатор с оранжевым резиновым мячиком. Стоило сжать его, и — бах! — из пульверизатора летели брызги, вся кабина начинала благоухать, как конфетный магазин посреди цветущего сада. Конечно, этого моряка ожидает богатый улов, когда он, пахнущий вот так «Элладой», забросит сети в море!
Живая очередь в этот день полностью оправдывала своё название: когда одна клиентка только готовилась встать с кресла, следующая уже топталась за спиной тёти Анне, так что у тёти между деланием причёсок не было даже маленького перерыва, чтобы выпить чашечку хорошего кофе. Но Грибочек была на сей раз со мной особенно мила, она сняла ваткой, смоченной ацетоном, светло-розовый лак с ногтей на моих мизинцах и накрасила их бордовым. Тон этого лака был необычайно красив — как лепестки пионов, росших в Руйла перед нашим домом! Дуя на ногти, как это делали дамы, я поспешила к кабинке тёти Анне.
— Когда вырасту, подарю тебе платье такого цвета, — сказала я ей, показывая свои ногти неземной красоты.
— Угу, — сказала тётя тупо, даже не взглянув в мою сторону, продолжая вынимать металлические бигуди из волос клиентки.
— Знаешь, мне звонили из Народного дома, дедушка велел сказать, что бабушка тяжело заболела. Нам с Лийлией надо ехать вечером в деревню, а куда мне тебя девать, ума не приложу.