Бархат
На часах было около семи вечера, когда Лиам подошел к слабо освещенной комнате в конце коридора. Не решаясь войти, он остановился в дверном проеме, затем слегка ослабил сжимающий шею галстук и прислонился к дверному косяку.
Свет от торшера в углу комнаты падал на толстый ворсистый ковер, растекаясь желтой, словно топленое молоко, лужицей. В противоположном углу располагался маленький столик. На нем в определенном порядке стояли фотографии в разнообразных рамках: серебристых, позолоченных и стеклянных. С одного из снимков на него смотрела, улыбаясь, та же самая женщина, что стояла сейчас у зеркала в центре комнаты и тянула вверх молнию узкого платья из черного бархата. Ирония судьбы заключалась в том, что в реальности она никогда ему не улыбалась.
Напротив зеркала находилась огромная кровать под белоснежным балдахином, покрытая шелковым одеялом с узором, вышитым золотыми нитями. Печально, но ему не суждено опробовать, насколько мягкий у нее матрас и как сильно он прогнется под его весом.
Наконец, ступая по ковру, Лиам встал позади женщины, встретившись с ней глазами в зеркале. Это был особый вид унижения от Сьюзен –знать, что он в комнате, но никогда не заговаривать первой. Словно он не достоин ее приветствия и находится на одну ступень ниже.
- Гости уже собрались, - он скользнул взглядом по ее тонкой аристократической шее с белоснежно-молочной кожей и красивой россыпью рыжеватых веснушек у самого ушка. Она подняла пшеничного цвета кудри вверх, изящно заколов шпильками, словно репетировала это движение перед зеркалом сотни раз. В этот момент ему нестерпимо захотелось прижаться губами к этой впадинке между шеей и плечом, слегка прикусить кожу, оставить сочный синевато-багряный след своей страсти и желания, но увидев ее надменный взгляд, он сразу выкинул из головы эту самоубийственную идею.
Есть какое-то особое очарование в женщинах старше себя. Они словно красное вино, немного терпкое, бархатистое и пьянящее сразу после двух бокалов. Они свободны и откровенны в своих желаниях, не ждут лицемерного соблазнения, а бросаются в пучину страсти, окутывая молодого любовника паутиной греха, не оставляя места стеснению и позерству.
Однако Сьюзен считает Лиама ребенком, причем довольно глупым, ограниченным и избалованным.
- Узнай, все ли подали к столу. – Иногда она разговаривает с ним так медленно и протяжно, выговаривая каждое слово, будто Лиам отстает в развитии. Надменно взмахнув ресницами, она все еще мучается с молнией, но смерив его взглядом, не позволяет даже предложить помощь, не то что принять ее.
Она – подруга его матери, а он спит и видит, как бы доказать ей, что он давно не мальчик и способен заставить ее кричать, умоляя о продолжении, забыть о гордости, ползать перед ним в жажде получить освобождение.
Едва улыбнувшись, засунув руки в карманы брюк, Лиам наиграно поклонился:
- Конечно, мадам.
Спустившись вниз и разглядывая разряженных гостей, Лиам задумался о том, что у молодых девочек есть только кожа, такая же белая, свежая и гладкая, как пластик. Они похожи на кукол с одинаково идеальными телами и волосами разного цвета. Одна из таких барби подмигнула ему в момент, когда он рассматривал сверкающий фонтан из шампанского. Струйки золотистого напитка стекали искрящимися потоками в серебристое блюдо на столе, превращаясь в озеро игристого вина. Еще раз взглянув на ухоженную блондинку лет двадцати, Лиам подумал, что это было бы слишком просто, как кроссворд, состоящий всего из пяти полос загаданных слов, с напечатанными вверх ногами ответами чуть ниже. Размышляя о девице с ее недвусмысленными улыбками, он вспомнил Сьюзен, которая никогда бы не позволила себе нечто подобное. Только изящно протянутая ручка с тонкими пальчиками, словно у статуэтки из фарфора, и скромная, сдержанная улыбка в знак приветствия собеседника. Печально вздохнув, Лиам направился к выходу из дома в сад, достав из кармана смятую пачку сигарет. Ужасно хотелось курить.
Усевшись на частично затоптанное крыльцо, он подумал, как бы забавно возмущалась его мать, увидев, что он пачкает дорогие брюки землей, принесенной ботинками из сада. Щелкнув зажигалкой, он поднес сигарету к губам и с наслаждением затянулся. В саду было тихо, слышалось только пение сверчков и одиночный гул проезжающих мимо машин. К дороге вела песчаная тропинка, которая петляла между полосами аккуратно выстриженного газона и кончалась у декоративной кованой калитки. Он пускал кольца дыма в темноту, наслаждаясь вечерней прохладой, когда увидел за воротами силуэт женщины. Ему не стоило большого труда узнать эти изгибы, тонкую талию, стройные ножки и пшеничные локоны. Бросив сигарету, даже не удосужившись потушить ее, он подкрался к калитке и стал наблюдать. Сьюзен, его утонченная и недоступная Сьюзен, образец женственности и воспитания, стояла возле бака с мусором, как будто на что-то решаясь. Затем, походив поблизости в черных туфлях на тонкой шпильке и изящным браслетом вокруг щиколотки, она подняла с земли веточку, закрыла нос пальцами и толкнула крышку бака. Но найденная ею палочка оказалась слишком хрупкой и тут же сломалась пополам. Ароматы выброшенного мусора резко ударили в нос Лиаму. Поморщившись, он продолжил наблюдать.