«Завтра» - это вся наша жизнь.
Глава седьмая: Кай
Ляля бежит за мной, словно собачонка. Хватает за руки, что-то булькает заплаканным голосом в сопливый нос. В этот момент я ненавижу ее и себя. Но себя больше, потому что я наломал дров. Хотел доказать этим сраным небожителям, что меня нельзя измерить денежными знаками, а в итоге связался с женщиной, которую не хочу видеть в своей жизни ни сейчас, ни потом. И осознание сделанной ошибки наотмашь лупит кувалдой куда-то в затылок, заставляя морщиться от несуществующей боли и через слово матерится.
Я иду через калитку на улицу, почти уверенный, что сейчас меня догонят, скрутят и по-тихому пристрелят где-то на этой безразмерной территории. И никто ничего не узнает. Но мне ни хуя не страшно, потому что я видел смерть. Видел, как убивают, и убивал сам. Потому что нет в мире ничего более отстойного, чем война за чужой капитал, и нет более беспощадных ублюдков, которые нанимаются на эту войну палачами.
— Кай! – Ляля хватает меня за локоть, и я рефлекторно чуть не толкаю ее в ответ. Ко мне нельзя вот так, сзади и с разбега. – Пожалуйста, Кай!
Но я не останавливаюсь, только ускоряю шаг, на ходу выуживая из кармана зажигалку и закуривая единственную сигарету. Дым наполняет легкие, выгребает злость будто ковшом, и я с облегчением выпускаю его наружу. Еще пара глубоких затяжек – и можно притормозить. Ляля, запыхавшись, подбегает следом, виснет на мне, рыдая в плечо. Противно-липкая, отчего-то громоздкая, словно перезревшая и размягченная груша.
— Зачем ты так с ним?! – тут же взрывается упреком. Слез, как и не было, карие глаза горят злостью. – Я же просила держать рот на замке!
Вот поэтому ни о каких «нас» не может быть и речи, потому что у нее есть лишь ее в задницу поцелованное «Я».
— Пошла ты на хуй! – ору в ее перекошенное лицо. – Вали к папаше!
Она пытается дать мне пощечину, но я легко отбиваю ее руку и на всякий случай делаю шаг назад, потому что она попробует снова, а я, каким бы придурком ни был, никогда не ударю женщину даже если она, как распоследняя сука, сама лезет в драку.
— Кай! – Она машет кулаками с таким остервенением, что становится почти смешно. – Ты мудак! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! Придурок! Тварь! Урок!
Она попадает лишь по воздуху, поздно соображая, что я успел перейти на другую сторону дороги. Мне даже не нужно оглядываться, чтобы знать, что будет дальше. Она вернется, сядет в свою жутко-дорогую «Ауди» и будет несколько дней тусить, не просыхая, названия мне посреди ночи, чтобы пьяным голосом сказать, какое я говно. И мне глубочайше плевать с кем она будет, потому что через эти пару дней Ляля снова придет ко мне. Она всегда возвращается, как стукнутая головой перелетная птица, которая по десять раз в год путает сезоны. Но есть во всем этом несомненный для меня плюс: Ляля сбросит пар. А потом, когда вернется «мириться», я пошлю ее еще раз – окончательно.
Домой я попадаю только к десяти и за пятнадцать минут успеваю принять душ, переодеться и перекусить бутербродами. Готовка и я – вещи совершенно несовместимые. Обычно я перекусываю в кафе рядом с мастерской, но после пьяной ночи желудок требует пищи не в абстрактном «когда-нибудь», а прямо сейчас.
За опоздание на три часа дядя делает мне втык. Не фигурально, а физически. Ладонь у него тяжелая, так что крепкая оплеуха еще долго будет «греть» затылок. Но это мое первое опоздание за все время, что я тут работаю, а еще у меня руки растут из правильного места, и если пригоняют чинить крутого «мерина» или «Порше» - это сразу мои клиенты.
Хорошо, что сегодня работы – задавись. Некогда голову поднять. Некогда думать о ней.
— Разобрался с «Геликом»? – спрашивает дядя, когда на улице темнеет и все механики давно расползаются по домам. У всех семьи, дети по лавкам, а мне не к кому идти, я могу тут сутками зависать.
Молча киваю, разглядывая роскошную тачку с противной даже для себя самого завистью. Когда-нибудь и у меня будет такой вот «мерин». Я его у жизни из глотки выгрызу. И дом, и деньги на всякие побрякушки для своей Принцессы.
Вскидываюсь, вдруг соображая, что она прошлась по сокровенному, зацепила то, о чем я сам себе вслух не говорю.
— Отзвонюсь Онегину, чтобы приезжал завтра за своим «зверем», - говорит дядя. Жует челюстями и добавляет. – Он думал, с машиной на неделю возни, а ты за день справился. Все, что сверх положенного – твое. Все, вали уже отсюда. Проспись.
Фонарь напротив моего подъезда снова не работает. Что за насрать? Сколько раз уже писали заявления, ремонтировали его, а все равно не горит, хоть ты тресни. Ладно, плевать, до подъезда я и с закрытыми глазами дойду.