Дама поднялась, присела мне на бедро, легонько покачалась, время от времени вздрагивая, и наконец затихла. На лицо мне упали теплой волной ее выбившиеся из прически волосы.
Потом она рассмеялась и вновь задвигалась.
— Ах ты мой чудный шлюшонок! — вздохнула она.
Пресыщенные и опустошенные, мы сцепились друг с другом, неуклюже обнимая ногами элегантное кресло с высокой спинкой; время шло, и я задумалась о том, как продолжится эта ночь. Она хотела, чтобы я ее оттрахала, и она это получила — думала я. А теперь она отошлет меня домой. Если посчастливится, я огребу за труды фунт. В конце концов, именно за совереном я и явилась в этот будуар. Но сейчас мне сделалось невыразимо грустно при мысли о расставании с хозяйкой — о том, чтобы вернуть пристегнутую ко мне игрушку и утихомирить игру страстей, вызванную ею и ее владелицей.
Дама подняла голову и, похоже, заметила мою печальную мину.
— Бедное дитя, — проговорила она. — Тебя всегда одолевает печаль после сделанного дела?
Приподняв мой подбородок, она подставила мое лицо под свет лампы, но я отвела ее руку. Фуражка, плотно сидевшая на голове, пока мы отчаянно целовались, теперь упала на пол. Тут же дама снова тронула мое лицо, провела пальцами по напомаженным волосам, потом улыбнулась и вышла в спальню.
— Налей себе вина, — крикнула она. — И раскури мне сигарету, ладно? — Услышав шипенье струи, я поняла, что хозяйка воспользовалась ночным горшком.
Я подошла к зеркалу и всмотрелась. Лицо у меня напоминало цветом алую форму, волосы были взъерошены, губы вспухли. Вспомнив про дилдо, я наклонилась, чтобы его отстегнуть. Он больше не блестел, нижние ремешки размокли от моих собственных обильных выделений, однако, в отличие от джентльменов из Сохо, он не потерял своей непристойной твердости и готовности. На столике у камина лежал платок, и я воспользовалась им, чтобы вытереть сначала дилдо, а потом себя. Раскурила две сигареты, одну оставила тлеть. Налила себе стакан вина и между глотками начала отыскивать в куче одежды на ковре свои чулки, брюки, ботинки.
Дама вернулась и схватила сигарету. Она переоделась в зеленый халат из плотного шелка, ноги ее были босы; я обратила внимание на удлиненные, как у древнегреческих статуй, вторые пальцы. Волосы она расплела, расчесала и заплела в длинную небрежную косу и наконец сняла свои белые лайковые перчатки. Кожа ее рук почти не уступала им белизной.
— Оставь это, — проговорила она, указывая на брюки, перекинутые через мою руку. — Горничная завтра всем займется. — Она перевела взгляд на дилдо и подхватила его за ремешок. — А вот это я уберу.
Я не поверила своим ушам.
— Утром? Вы хотите сказать, чтобы я не уходила?
— Конечно, а как же. — На ее лице выразилось неподдельное удивление. — Тебе что, непременно нужно домой? Тебя кто-то хватится?
Мною вдруг овладело беспечное настроение. Я рассказала, что жительствую у женщины, которая удивится моему отсутствию, но тревожиться не станет. Дама спросила, не ждет ли меня кто-нибудь утром на работу — быть может, владелец прачечной, которую я упоминала? Я засмеялась и замотала головой:
— Никто меня не хватится. Я сама себе хозяйка.
Когда я это произнесла, игрушка у нее в руке перестала раскачиваться.
— Так было вчера. А теперь у тебя есть я…
От этих слов, от того, как они были произнесены, вся моя возня с платком оказалась напрасной: промежность вновь увлажнилась от желания. Я присоединила свои брюки к ее сброшенным юбкам и дополнила кучу своим мундиром. В соседней комнате под откинутым шелковым покрывалом простыни манили белизной и прохладой. Сундук стоял на прежнем месте, загадочно близком к ногам кровати. Часы на каминной полке показывали половину третьего.
Заснули мы не раньше четырех, проснулась я около одиннадцати. Помню, как в ранние часы ощупью добралась до ночного горшка и как по возвращении в объятия хозяйки страсть ненадолго вспыхнула снова, однако затем я забылась крепким сном и пробудилась в кровати одна: хозяйка в накинутом на плечи халате курила у полураскрытого окна и задумчиво глядела наружу. Я пошевелилась, она с улыбкой обернулась.
— Ты спала как дитя, — сказала она. — Я уже полчаса на ногах, грохочу вовсю, а ты почиваешь как ни в чем не бывало.
— Очень вымоталась.
Я зевнула, а затем вспомнила, что меня так вымотало. Нам обеим стало немного неловко. Ночью комната казалось такой же далекой от реальности, как театральные подмостки; свет лампы, тени, немыслимо яркие краски и ароматы — среди всего этого мы словно бы получили свободу не быть собой, а вернее, как актеры, выйти за пределы своего «я». Теперь между приоткрытыми шторами сюда проникал дневной свет. Я убедилась, что в комнате нет ничего фантастического; обстановка была по-настоящему элегантная и довольно простая. И вдруг я остро ощутила свою здесь чужеродность. Как должна проститутка уходить от клиента? Я не знала, мне никогда не приходилось этого делать.
Дама по-прежнему смотрела на меня.
— Я не звонила, чтобы принесли завтрак, — ждала, пока ты проснешься. — На стене рядом с камином висел колокольчик, накануне я не разглядела и его. — Надеюсь, ты хочешь есть?
Я поняла, что в самом деле очень голодна, но кроме того, меня немного мутило. Во рту была настоящая помойка, и я надеялась, что поцелуев больше не будет. Дама, к счастью, не думала целоваться и держалась поодаль. Вскоре, уязвленная ее странным, натянутым выражением лица, я подумала, что она, по крайней мере, могла бы коснуться губами моей руки.
Раздался негромкий, почтительный стук в дверь будуара из коридора. Хозяйка отозвалась, дверь открылась, послышались шаги и позвякиванье посуды. К моему удивлению, звон и шаги стали приближаться, в наших дверях возникла служанка — а я рассчитывала, что она оставит свою ношу в прилегающей гостиной. Натянув простыню по самый подбородок, я затихла, однако ни госпожа, ни служанка не смущались как будто моим присутствием. Последняя — не та бледная женщина, которую я видела накануне вечером, а девушка чуть младше меня — присела и, не поднимая глаз, принялась освобождать на туалетном столике место для подноса. Расставив посуду, она замерла с опущенной головой и сложенными на фартуке руками.
— Отлично, Блейк, пока ты свободна, — проговорила дама. — Но к половине первого приготовь для мисс Кинг ванну. И предупреди миссис Хупер, я хочу с ней поговорить позднее, после ланча.
Она произнесла это вежливым, но бесцветным тоном; я множество раз слышала этот тон от леди и джентльменов, обращавшихся к извозчикам, продавщицам или грузчикам.
Девушка снова наклонила голову, добавила: «Да, мэм» — и удалилась. На кровать она так ни разу и не взглянула.
Поскольку нам нужно было самим заниматься завтраком, следующие минуты прошли довольно непринужденно. Я приняла сидячую позу (все время морщась, потому что тело ныло, как побитое или вздернутое на дыбу), и дама попоила меня кофе и покормила сладкими булочками с маслом и медом. Сама она ограничилась кофе и закурила сигарету. Ей как будто нравилось смотреть, как я ем, так же как ночью нравилось наблюдать, как я раздеваюсь, закуриваю сигарету; однако меня приводило в замешательство ее задумчивое лицо, и потому я предпочла бы незамысловатые и яростные, как прошлой ночью, поцелуи.
Когда кофейник опустел и я прикончила все булочки, дама заговорила непривычно серьезно:
— Прошлым вечером на улице я пригласила тебя покататься и ты заколебалась. Почему?
— Я боялась, — честно ответила я.
Она кивнула.
— А теперь не боишься?
— Нет.
— Ты рада, что я тебя сюда привезла.
Это не было вопросом, но, произнося эти слова, дама начала гладить мне шею и гладила дальше, пока я не залилась краской и не сглотнула, после чего у меня невольно вырвалось: